После убийства Повелителя Зимы метели прекратились, и солнце наконец показалось и осветило коридоры. Один только вид света, льющегося внутрь, поднял настроение Лампрехта, и он поспешил в кабинет командира рыцарей.
«Хорошо бы мне дали выходной», — подумал Лампрехт.
Начало сезона было как никогда напряжённым из-за необходимости проводить чистку в дополнение к охоте на Повелителя Зимы. Рыцарям ордена пришлось участвовать и в том, и в другом, так что большинство из них застряло в казармах без возможности побывать дома. Лампрехт, в частности, был загружен работой до предела, поскольку его отец происходил из герцогской семьи, а он сам, очевидно, имел «много свободного времени», пока его господин находился в дворянской академии.
Исключение составили лишь рыцари сопровождения, служившие Розмайн. Даже в разгар напряжённого графика им всё ещё давали отгулы, поэтому бывали дни, когда Лампрехт их даже не видел.
«При этом мне разрешили уйти домой, только когда рожала жена. Раз отец смог дать выходные Корнелиусу и остальным, то почему его решение не распространяется на меня», — досадовал Лампрехт.
Поскольку его господин учился в дворянской академии, раньше Лампрехту было проще выбить себе отпускные дни, но в этом году всё обстояло иначе. Чистка была проведена в начале зимы, а не в конце, как планировалось, и охотиться на Повелителя Зимы пришлось гораздо меньшими силами, чем обычно. В результате сезон выдался жестоким.
Теперь, когда охота закончилась, рыцарям постепенно стали предоставлять свободное от работы время, но, поскольку это происходило в порядке возрастания статуса, начиная с низших дворян, Лампрехт всё ещё не мог вернуться домой.
— Прошу прощения, — сказал Лампрехт, входя в кабинет. Карстед ждал внутри с дощечкой, которой он с измученным видом помахал сыну.
— Лампрехт, отнеси это в северное здание. С завтрашнего дня я даю тебе два выходных. Это немного, но проведи их с семьей.
— Есть!
На дощечке было официальное распоряжение рыцарского ордена, предоставляющее Лампрехту небольшой отгул. Он принял её с обиженным взглядом и сказал:
— Разве рыцари сопровождения Розмайн не получали больше выходных, чем остальные? Я тоже хотел отдохнуть.
— Идиот. Корнелиус и остальные были освобождены от тренировок только потому, что должны были оставаться в храме. Они отвечали на призыв о помощи ауба Эренфеста и Хартмута, главного священника. Это не было свободным временем.
Розмайн в этом году оставалась в дворянской академии, поэтому Лампрехт предполагал, что её рыцарям не придется посещать храм. Однако оказалось что её последователям пришлось заполнять пустоту, возникшую из-за её отсутствия.
— Не можем же мы заявить, что рыцари сопровождения из высших дворян выполняют работу священников? — сказал Карстед. — Вот почему я сказал, что они освобождаются от сборов, но это принесло свои проблемы. Если люди подумают, что я проявил благосклонность к рыцарям сопровождения Розмайн или даю им больше выходных, чем остальным, то это подорвёт мой авторитет. Сплошная головная боль.
Он начал массировать виски.
— Хотя, возможно, теперь, когда зент признал полезность ритуалов, станет получше.
Лампрехт вспомнил, как жаловались слуги, когда их попросили приготовить церемониальные одежды для господина Вильфрида. В отчётах из дворянской академии говорилось, что в этом году буйство Розмайн было особенно сильно.
«Он не только командует рыцарским орденом, но и пытается управлять её безумием? Должно быть, отцу тоже тяжело».
Лампрехт впервые внимательно вгляделся в потемневшее от усталости лицо отца. Его решение начать распределение отпусков с низших дворян означало, что он, вероятно, отдыхал не более самого Лампрехта. Возможно, он находил хотя бы немного времени для отдыха в рыцарских общежитиях, но, конечно, у него не было возможности вернуться домой.
— Надеюсь, командир, вы скоро получите отпуск, — сказал Лампрехт.
— Да, было бы неплохо понянчиться… Я с нетерпением жду возвращения домой.
Казалось, он с особым нетерпением ждал встречи со своим первым внуком.
Улыбнувшись последнему замечанию, Лампрехт вышел из кабинета командующего с дощечкой в руках и направился прямо в северное здание.
— Тебе наконец-то дали выходные? Неплохо.
— Хорошенько отдохни.
Придя в комнату свиты, Лампрехт показал дощечку остальным последователям Вильфрида, и все они без промедления поздравили его. Слугам и служащим было гораздо легче выкроить время для отдыха от работы.
Лампрехт закончил с формальностями, а затем удовлетворенно улыбнулся окружающим. Он послал ордоннанцы своей матери Эльвире и жене Аурелии, чтобы сообщить им хорошие новости. Ответы пришли немедленно.
«Это Эльвира. Аурелия сейчас находится под моей опекой. Возвращайся в главное здание сегодня же, но только после того, как тщательно очистишься и переоденешься в общежитии. Я не хочу, чтобы зловоние крови и битвы оскверняло мое поместье».
«Это Аурелия. Я с нетерпением жду твоего возвращения».
Остальные слуги издали свист и обменялись испуганными взглядами — они тоже слушали ордоннанцы.
— Госпожа Эльвира страшна, — сказал один. — Она взяла жену своего сына из Аренсбаха под опеку?..
— Ей не нравится запах крови? — добавил другой. — Даже при том, что она первая жена командира рыцарей?..
Услышав это, Лампрехт вздохнул.
— Может показаться, что она пытается получить больше власти над Аурелией, но на самом деле она стремится ослабить подозрения, вызванные тем, что Аурелия из Аренсбаха.
Беттина вышла замуж в Эренфест одновременно с Аурелией и была обручена с сыном гиба Вилтора, но, когда выяснилось, что её свекровь посвятила свое имя Георгине, и что сама Беттина поддерживала контакт с Георгиной через свою родню в Аренсбахе, их арестовали и казнили.
Аурелия находилась под опекой Эльвиры с тех пор, как вышла замуж в Эренфест. Она доверяла Эльвире выбирать, с кем общаться, поэтому никогда не общалась с Аренсбахом или дворянами из бывшей фракции Вероники. В результате во время чистки её даже не забирали на допрос.
«Кстати, просьба матери не приносить в дом запах крови, должно быть, связана с ребенком», — мысленно отметил Лампрехт.
Благодаря Лампрехту Эльвира стала бабушкой. Было видно, что она изо всех сил старается защитить Аурелию и новорождённого.
— Не слишком ли это, — сказал один из последователей. — Никто не собирается сажать в тюрьму твою жену, Лампрехт. Ты — рыцарь сопровождения господина Вильфрида, следующего герцога. Нас могли бы схватить за пособничество госпоже Веронике, но это просто не тот случай. Ты сам видишь, что никто из нас не был арестован.
Несколько последователей герцогской четы уже были убраны со службы или заключены в тюрьму и наказаны, в то время как последователи Вильфрида были совершенно спокойны. То ли из оптимизма, то ли намеренно пытаясь избежать реальности, все они доверяли своему господину в том, что их семьи будут в безопасности.
«Но последователи могут быть уволены со службы лишь их господином или госпожой. Если среди нас есть преступники, они не будут наказаны до возвращения господина Вильфрида» — Лампрехт не мог заставить себя быть столь же оптимистичным, как остальные, но держал эти мысли при себе. Он не хотел сеять хаос во избежание чьего-либо побега.
***
Следуя указаниям матери, Лампрехт вымылся и переоделся в общежитии, после чего улетел на своем ездовом звере. Холодный зимний воздух колол его кожу, словно множество крошечных кинжалов, но солнце казалось тёплым. Впервые за долгое время он чувствовал себя хорошо.
— Добро пожаловать домой, — сказала Аурелия по его возвращении. Рядом стояла Эльвира.
— Я дома… — ответил Лампрехт. — О? Ты сняла вуаль?.
— Мне недвусмысленно сказали, что иначе наш ребенок не будет знать лица матери…
— Понятно. А где наш маленький мальчик? — Лампрехта не было дома с самых родов. Ему не терпелось увидеть лицо своего ребенка, поэтому, не обнаружив его здесь, он расстроился.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, но подожди, пока мы не поужинаем, — укоризненно сказала Эльвира. — Многое было сделано для того, чтобы вы с Аурелией могли поужинать вместе. Не позволяй усилиям сиделок и её самой пропасть даром.
Поскольку магическая сила ребенка сильно зависела от матери, её обязанностью было кормить его — Лампрехт это понимал. Но он не знал, сколько труда требуется для такого простого дела, как совместная трапеза с его супругой.
— Ты можешь быть спокоен, — продолжала Эльвира. — Наследник нашего дома хорошо растет. А теперь в столовую. Мы должны поторопиться и поесть.
В связи с переездом Экхарта в Аренсбах либо Лампрехту, либо Корнелиусу нужно было занять место уехавшего брата и временно взять на себя присмотр за его вещами. Таким образом, братьям нужно было обсудить, кто из них покинет дом.
Брак Корнелиуса с Леонорой был исключительно выгодным для Лейзегангов, поэтому семья хотела, чтобы именно они унаследовали дом. Многим также была противна идея того, что первая жена из Аренсбаха станет будущей главой поместья. Лампрехт не был заинтересован в том, чтобы стать главой дома — он знал, что Аурелии будет трудно общаться с менее терпимыми членами их семьи. Так что его идея заключалась в том, чтобы они с Аурелией уехали, а Корнелиус и Леонора отправились в боковое здание.
Однако Эльвира наотрез отказалась от этой задумки:
«После чистки на отношение общества к Аурелии будет сильно влиять то, живет ли она в поместье командира рыцарей или где-то ещё. Для нашего дома не имеет значения, кто станет его наследником — ты или Корнелиус, поэтому отдай предпочтение своей беременной жене из другого герцогства и обеспечь ей безопасное место для родов».
Эльвире было бы легко выслать Лампрехта и Аурелию из поместья, и это удовлетворило бы их дальнюю родню. Несмотря на это, она решила поставить безопасность Аурелии и ребенка превыше всего. Это согрело сердце Лампрехта — знание того, что мать заботится о его жене, успокаивало его даже тогда, когда он не мог вернуться домой из-за чистки и охоты на Повелителя Зимы.
— Я не думал, что Аурелия остановилась в гостевой комнате главного здания, — сказал Лампрехт.
— Помещать её в боковое здание было бы слишком опасно, — просто ответила Эльвира.
Поскольку она была из Аренсбаха, Аурелия часто получала просьбы о встрече от наказанных членов бывшей фракции Вероники и тех, кто был тесно связан с Георгиной. Малейшая искра противоречий могла разжечь подозрения, поэтому Эльвира перевела её в главное здание и отклоняла все адресованные письма от своего имени.
— Чувствовала ли ты себя здесь в безопасности, Аурелия? — спросил Лампрехт.
— В полной. Мы с сыном были в покое, и не было ни единого момента беспокойства. При обычных обстоятельствах меня бы сразу после родов допросили в рыцарском ордене, но госпожа Эльвира не допустила даже этого. Пожалуйста, не забудь выразить ей свою благодарность.
Аурелии удалось избежать вызова из рыцарского ордена, отдав свою светскую жизнь — да и всё остальное, если уж на то пошло — под контроль Эльвиры. Карстед тоже знал об обстоятельствах Аурелии и изо всех сил пытался помочь ей, даже слегка злоупотребив своими полномочиями.
Лампрехт вздохнул с облегчением и поблагодарил Эльвиру, прекрасно понимая ситуацию.
— В этом нет необходимости, — ответила Эльвира. — Тебе известно, что чистка настроила общественность против бывшей фракции Вероники и выходцев из Аренсбаха, верно?
— Верно. Я слышал, что даже некоторые из последователей герцогской четы были заключены в тюрьму.
— Всё так. Такова судьба преступников, хотя их любимым и близким друзьям тоже придется несладко. По правде говоря, Труделида тоже была задержана: она очень гордилась тем, что была слугой госпожи Вероники, и выполняла для неё разнообразную работу.
Труделида была второй женой Карстеда, на которой он женился по приказу Вероники. Эльвира, его первая жена, которой противило её поведение, воспользовалась чисткой, чтобы передать рыцарскому ордену доказательства преступлений, которые Труделида совершила по приказу Вероники.
— Её сын Николаус пока остается в замке, — продолжала Эльвира. — Присматривай за ним, чтобы он не приблизился к Розмайн как её сводный брат по отцу. Корнелиус сказал мне, что она неравнодушна к тем, кто младше неё. Я не хочу, чтобы она просила нас спасти Труделиду или смягчить наказание ради её сына, равно как и перевести его в главное здание.
У Розмайн была склонность бросаться на помощь любому человеку, попавшему в беду, и если этим воспользуется дворянин из бывшей фракции Вероники, конечный результат, безусловно, будет плачевным. Впрочем, наставление Розмайн должно было входить в обязанности её последователей. Лампрехт редко с ней общался.
— Я была рыцарем сопровождения госпожи Дитлинды до моего брака, — сказала Аурелия. — Тогда, когда я была на пике формы, ребенок, ещё не поступивший в дворянскую академию, не представлял угрозы. Но сейчас… Ну…
— Тебе нужно беречь себя, — ответила Эльвира. — Я предупрежу Розмайн. Я тоже не хочу, чтобы Николаус находился в главном здании.
Николаус начал обучение в качестве рыцаря-ученика и был выше и сильнее большинства своих сверстников. Лампрехт не хотел, чтобы тот находился рядом с ещё не оправившейся после родов Аурелией и их новорождённым ребенком.
— Далее, — сказала Эльвира, — мы закрыли здание, где жила Труделида. Служивших ей уже распустили, ни один из них не был допущен в главное здание.
— Не поставило ли столь резкое увольнение зимой в крайне затруднительное положение? — спросил Лампрехт. Слуги-простолюдины, которые планировали провести всю зиму с Труделидой, наверняка не подготовились к зимовке.
Лампрехту было жаль, что всех их пришлось выгнать на улицу, но Эльвира только вздохнула.
— Что еще можно сделать? Я предложила им найти работу в рыцарском ордене, который нанимал слуг для присмотра за задержанными дворянами, и это большее, что я могу для них сделать. Мой долг — защищать это поместье, жену моего сына и моего новорождённого внука. Поэтому я не могу пустить тех, кто служил Труделиде, в главное здание.
Эльвира чётко обозначила свои приоритеты, и она устранит любого, кто представляет для них хоть малейшую угрозу. Это казалось немного жестоким, но, будучи первой женой командира рыцарей, Эльвира чутко управляла ситуацией.
Она продолжила:
— Из-за этих обстоятельств мы решили сохранить существование ребенка в тайне даже от родственников. Я понимаю, что это прискорбно и для вас с Аурелией, и для новорожденного, но мы не будем ничего праздновать до крещения вашего сына.
После проверки магической силы ребенка было принято сообщать об этом ближайшим родственникам и праздновать рождение, но в этот раз никакого праздника не было. Лампрехт считал, что Эльвира проявляет излишнюю осторожность, но именно из-за её бдительности он мог так легко оставлять жену на её попечение, пока сам был занят работой.
— Лампрехт, могу ли я попросить рассказать об этом хотя бы госпоже Розмайн? — спросила Аурелия тихим голосом. — Она хорошо ко мне относилась и очень ждала рождения нашего ребенка. Пожалуйста, передай ей лично.
Лампрехт уже знал причину просьбы своей жены: Розмайн сделала очень многое, чтобы Аурелия чувствовала себя комфортно в своем новом доме. Она заботилась о ней, когда Аурелия вышла замуж в Эренфест, и на чаепитии, посвященном новым методам окрашивания. Розмайн также приготовила аренсбахские блюда для беременной Аурелии.
Читайте ранобэ Власть книжного червя на Ranobelib.ru
— Я мог бы тайно сообщить Розмайн в замке, — сказал Лампрехт, переведя взгляд на Эльвиру, — но не лучше ли будет, если матушка вызовет её сюда? Так не будет риска того, что люди узнают о рождении ребёнка.
— Нет, — резко ответила Эльвира с улыбкой. — Пока мы должны держать её подальше отсюда, чтобы дворяне из бывшей фракции Вероники не поняли, что она близка к Аурелии, и чтобы Лейзеганги, пытающиеся сделать из неё следующего ауба, не питали излишних надежд.
Первая причина была обоснованной, но вторая заставила Лампрехта раскрыть глаза в удивлении.
— Неужели Лейзеганги всё ещё вызывают беспокойство? — спросил он. — Разве помолвка не дала понять, что господин Вильфрид станет следующим аубом, а Розмайн — его первой женой?
— Чистка утолила жажду мести, которая омрачала сердце предыдущего гиба Лейзеганга, — сказала Эльвира. — Узрев возмездие, не так давно он поднялся по высокой лестнице.
— Прадедушка?..
Как рыцарю герцогской семьи, Лампрехту сообщали имена казнённых или наказанных во время чистки, но о других смертях он не знал. То, что это дошло до него только сейчас, делало новость ещё более трагичной — он осознал, насколько мало времени для общения у него было этой зимой.
— Но прадед больше всех ненавидел мысль о том, что господин Вильфрид станет следующим аубом! — воскликнул Лампрехт. — Разве его уход ничего не поменял?!
Эльвира разочарованно вздохнула.
— Он рассматривал чистку как акт мести, который уничтожит его врагов. Неудивительно, что его предсмертным желанием было, чтобы Розмайн стала следующим аубом. Старейшины как никогда полны энтузиазма. Некоторые даже пытаются вернуть себе то, что отняла у них госпожа Вероника.
В попытках старейшин сделать Розмайн следующим аубом не участвовали её родители, поскольку не могли положительно отреагировать на требования Лейзегангов.
— Тем не менее, преступления, совершенные госпожой Вероникой и её приближенными, не имеют никакого отношения к господину Вильфриду и аубу, разве не так? Я понимаю, что госпожа Вероника жестоко обращалась с Лейзегангами, но нельзя же равнять всю герцогскую семью по ней — не тогда, когда они отбросили свою собственную фракцию ради блага герцогства.
Эльвира лишь рассмеялась над столь уверенной попыткой защиты.
— Ну о чём ты говоришь? Во время чистки так много невинных людей были задержаны и наказаны за преступления своих родственников, хотя на них самих не было вины.
Тем, кто учился в дворянской академии, удалось избежать наказания, посвятив свои имена, но взрослым повезло меньше. Не все они были казнены, но многие получили наказания разной степени тяжести. Эльвира намекала, что люди будут ожидать ровно таких же действий и по отношению к герцогской семье, родной крови Вероники.
— Но прошли годы с тех пор, как госпожа Вероника была…
— Тебе не мешало бы понять, что старейшины воспринимают время иначе, чем ты, — сказала Эльвира, ее глаза были острыми. — Для них шесть лет, что для тебя два.
Вдобавок ко всему, Вероника заставила их страдать более трёх десятилетий. Лампрехт ещё даже не родился, когда всё это началось, и у него закружилась голова, когда он, наконец, понял масштабы их страданий и глубину их ярости.
Эльвира продолжила:
— Кроме того, если бы господин Сильвестр арестовал госпожу Веронику сразу после прихода к власти, но он, напротив, долгое время бездействовал. Учти также, что она взяла на себя воспитание господина Вильфрида до крещения. Неудивительно, что мало кто из дворян рассматривает их по отдельности.
За всё время, что он служил Вильфриду, Лампрехт ни разу не задумывался о подобном. Раньше он и сам был мишенью для Вероники, но, может быть, из-за того, что это быстро прошло, или из-за собственного оптимизма, он не мог понять всей глубины и масштаба затаённой злобы Лейзегангов.
— Если оставить в стороне его прошлые поступки, — сказала Эльвира, — я могу похвалить ауба за то, что он провел недавнюю чистку даже ценой уничтожения собственной фракции. Однако, это также сделало Лейзегангов доминирующей фракцией как по силе, так и по численности, а, значит, их влиянию будет гораздо труднее противостоять. Герцогская семья обязана сплотиться.
С точки зрения Лампрехта, семья герцога уже была близка настолько, насколько возможно. Да и что можно было сделать для этого? Ломая голову в поисках идей, он вспомнил, что обсуждал этот вопрос со своими товарищами по службе.
— Течение времени не позволит господину Вильфриду и аубу выйти из тени госпожи Вероники, — сказала Эльвира. — Точно так же, как бы мы ни пытались вбить клин между ними, Розмайн всегда будет связана с Лейзегангами.
— В таком случае, нам следует просто попросить Розмайн собрать Лейзегангов под своим началом и… — Лампрехт дословно повторял то, что говорили ему его товарищи по службе, но, видимо, он не обращал должного внимания на то, что говорил. Глаза Эльвиры заострились, и она оборвала его.
— Прекрати эти глупости. Как ты можешь ожидать от неё этого, когда ауб и мы не давали ей общаться с ними, боясь, что они могут поглотить её даже тогда, когда она была принята в семью герцога? Это невозможно, особенно учитывая её воспитание в храме.
Получив отпор, Лампрехт отчаянно искал нужные слова, чтобы избежать гнева матери. По опыту он знал, что меньше всего ему хотелось вызвать её недовольство и потерять сотрудничество с ней. Без её помощи ему будет гораздо труднее получить информацию о Лейзегангах и работать на благо своего господина.
— Э… Нет, как бы, печатная промышленность, которую она возглавляет, судя по всему, зародилась в провинции её Бригитты, её бывшей последовательницы, но в последнее время она расширялась в провинциях, принадлежащих гибам из её семьи. Я подумал, что она могла использовать это как возможность пообщаться с ними.
— Тогда можно сказать, что Розмайн общается с Лейзегангами столь же часто, как и господин Вильфрид, который также посещал каждую провинцию в связи с развитием печатной промышленности. И ты сопровождал его в качестве рыцаря сопровождения, не так ли? Я могу только представить, какими глубокими стали ваши узы с родственниками.
На этот раз Лампрехту не удалось подобрать ответ. Он действительно ездил с Вильфридом по разным провинциям, чтобы убедиться, что подготовка к созданию печатных мастерских завершена, но он не общался ни с кем из гибов как с родными.
«То есть, с Розмайн всё обстоит так же?» — осознал Лампрехт.
— О Боги… — сказала Эльвира. — Ты общался с нашей семьей с самого детства, Лампрехт, учитывая это, ты гораздо ближе к ним, чем Розмайн. Даже если твой господин попросит её возглавить Лейзегангов, не позволяй ей этого. Ты должен быть тем, на чьи плечи ляжет эта ноша, и кто примет основной удар.
Лампрехт не слишком часто общался Лейзегангами с тех пор, как стал приближенным Вильфрида. И ещё меньше после того, как взял в жёны Аурелию из Аренсбаха. То, что ему велели ограждать Розмайн, казалось ему неразумным, но он не мог сказать что-то столь глупое при жене: она наверняка подумала бы, что их брак стал причиной всех этих проблем.
— Мы держали Розмайн подальше от её семьи, чтобы она не стала следующим аубом, — заключила Эльвира. — Если ты или кто-либо другой, служащий господину Вильфриду, захочет сократить дистанцию, которую мы так тщательно создавали, значит, вы всё ещё возмутительные глупцы без малейшего таланта к сбору сведений.
— Нет, ни в коем случае…
Всё было именно так, как сказала Эльвира — теперь, когда Вильфрид был помолвлен и гарантированно становился следующим герцогом, его последователи слишком расслабились в отношении сбора информации. Тем не менее, он не мог заставить себя просто кивнуть в знак согласия.
— Как вы собираете сведения и служите своему господину, зависит от вас, — заметила Эльвира. — Однако сейчас, когда бывшая фракция Вероники находится в таком тяжелом положении, вы, должно быть, в очень трудной ситуации. Как бы ты ни относился к Вильфриду, но он всегда отдавал предпочтение бывшей фракции Вероники.
Как бы дворяне ни относились к Вильфриду, он был оторван от Вероники практически сразу после крещения и следующие шесть лет жил по правилам герцогской четы. Он также был не из тех людей, которые проявляют благосклонность, когда дело касается фракций.
— Мой господин не так глуп, — категорично заявил Лампрехт. — Он также честный человек, который прислушивается к мнению других.
— Понятно, — пробормотала Эльвира с тяжелым вздохом. — Тогда я оставлю его убеждение тебе. Я не позволю использовать Розмайн для контроля над Лейзегангами, поскольку они непременно воспользуются этой слабостью.
Последний гвоздь в его гроб вызвал у Лампрехта непреодолимое желание вздохнуть. Ему нужно будет обсудить всё с Корнелиусом и Розмайн, чтобы он мог работать с ними за спиной Эльвиры.
— Ты должен быть осторожен, — предупредила Эльвира. — Больше всего беспокоит то, что Лейзеганги почти склонили на свою сторону господина Бонифация. Похоже, он категорически не одобряет, что Розмайн имеет отношение к храму…
— Дедушка?
— Да, и заручившись его помощью, экстремистская фракция станет более чем способной устранить господина Вильфрида. Инцидент в Белой башне не забыт, и единственная причина, по которой твой господин всё ещё может стать следующим аубом — это помолвка с Розмайн. Все понимают, что она является лучшим кандидатом на эту роль.
Лампрехта прошиб холодный пот. Ему и в голову не приходило, что Бонифаций может стать их врагом. Это и в самом деле могло вылиться в большие проблемы.
— Ты должен сообщить господину Вильфриду, что последнее, что он хотел бы делать сейчас, — это провоцировать Лейзегангов. По крайней мере, ему следует подождать, пока герцогская чета не закончит с наказаниями и заменой последователей, либо же до брака с Розмайн, тогда Лейзеганги будут вынуждены лишь сдаться.
Лампрехт кивнул на предупреждение матери. Герцогской чете не потребуется много времени, чтобы обновить свою свиту.
— Госпожа Аурелия, можно вас на минутку? — спросила сиделка, прервав их трапезу. — Кажется, малыш голоден.
Аурелия извинилась и покинула комнату. Похоже, что ей не удастся насладиться ужином.
— Лампрехт, жизнь матери вращается вокруг её ребенка, — сказала Эльвира, устремив взгляд на сына. — Хотя это твой первый отпуск за последнее время, ты не должен позволять Аурелии ухаживать за тобой. Вместо этого ты должен ухаживать за ней.
Далее она углубилась в рассказ о трудностях, с которыми сталкивается женщина после родов, щедро опираясь на собственный опыт. Лампрехт был уверен, что её речи стали ещё длиннее обычного, возможно, потому, что в последнее время она писала так много историй.
— Аурелия не смогла позвать свою семью на эти роды, — продолжала Эльвира, — и из-за чистки ей пришлось переехать из бокового здания в главное. Даже я не могу сказать, насколько она напряжена в данный момент. К тому же, даже если я стараюсь изо всех сил, я могу сделать лишь очень немногое, как её свекровь, ей нужна поддержка мужа. В моё время господин Карстед…
— Тогда, матушка, как вы и предлагаете, я удаляюсь, чтобы уделить время Аурелии, — перебил Лампрехт, почувствовав, что её разглагольствованиям нет конца. Он слушал о том, что было после его рождения, больше раз, чем мог сосчитать, и ему гораздо интереснее было увидеть лицо своего новорождённого ребенка.
Выбежав из комнаты, Лампрехт попросил одного из слуг проводить его к жене и сыну. По дороге ему напомнили, что они находятся в гостевой комнате.
— Я предполагал, что она воспользуется моей комнатой, раз теперь она живёт в главном здании.
— Ваша комната наполнена оружием и магическими инструментами, господин Лампрехт. Для вашей жены и новорождённого ребёнка было бы слишком опасно оставаться там. Госпожа Аурелия также была против того, чтобы менять или передвигать мебель так скоро после родов.
Аурелия, очевидно, сказала, что хочет избежать лишних хлопот, поэтому и переехала в комнату, где уже имелось всё необходимое. Это было понятное и так похожее на неё решение.
— Ребёнка сейчас кормят, — заметил слуга. — Входите тихо, чтобы не потревожить.
Лампрехт осторожно вошел в комнату, и наконец увидел лицо своего сына. Когда он увидел его сразу после рождения, когда лицо малыша было таким красным и мягким, что Лампрехт подумал, что он был больше похож на крошечное животное, но теперь у младенца было лицо человеческого ребёнка. Тогда он был настолько мал, что Лампрехт мог держать его на ладонях, но теперь он вырос настолько, что нужно было держать его обеими руками, чтобы не уронить. Ручки, ножки и тело младенца были характерно пухлыми и мягкими на ощупь.
Наблюдая за тем, как ребенок старательно пьёт молоко, Лампрехт почувствовал, как его захлестывает волной эмоций.
— Он подрастает…
— Да, — ответила Аурелия, хихикнув. — Я чувствую, как с каждым днём он становится всё тяжелее.
— Как тебе живется в главном здании? Ну, я имею в виду, не тяжело ли тебе под присмотром матушки?
— Ни в коем случае, — сказала она. — Она отказывалась от всех приглашений от моего имени и поговорила с господином Карстедом, чтобы мне не пришлось посещать рыцарский орден сразу же после родов. Она также предоставила мне надежную сиделку и не допускает проникновения в здание подозрительных личностей. Благодаря ей я могу посвятить себя уходу за нашим ребенком.
Увидев умиротворенную улыбку на лице жены, Лампрехт убедился, что она говорит от чистого сердца.
Аурелия продолжала:
— Моей родной матери больше нет с нами, и на не могу сказать, что в хороших отношения с младшей сестрой. И я не думаю, что первая жена моего отца относилась бы ко мне с такой любовью, если бы я вышла замуж в Аренсбахе. Благодаря госпоже Эльвире мы можем чувствовать себя так комфортно. Пожалуйста, поблагодари её от нас обоих.
Узнав, что Труделида была заключена в тюрьму в из-за чистки, Аурелия ожидала, что её будет ждать участь пострашнее, учитывая, что она родом из Аренсбаха. Однако Эльвира разобралась с рыцарским орденом ради неё и даже велела переехать в главное здание.
— Наш брак поставил тебя в затруднительное положение, не так ли? — спросила Аурелия. — Мне больно осознавать, что из-за меня ты не можешь даже рассказать о рождении ребёнка своей семье.
— Тебе не нужно об этом беспокоиться. Правда, это я должен сочувствовать. Ты сейчас в такой страшной ситуации, а меня не было рядом, когда ты больше всего нуждалась во мне.
Лампрехт внимательно посмотрел на сына. Он хотел быть рядом и видеть, как он растёт, и эта мысль внушала ему сильное, свойственное любому отцу, желание защитить это маленькое существо.
— Для последователя герцогской семьи господин превыше всего. Я это прекрасно понимаю, — ответила Аурелия. — Пусть и недолго, но и я служила госпоже Дитлинде.
Лампрехт не служил Розмайн — вместо этого он был рыцарем сопровождения Вильфрида, в свите которого было много людей из фракции, только что подвергшейся чистке. Он мог в какой-то степени предсказать, каким среди них будет его положение в будущем.
— Господин Вильфрид не так зациклен на фракциях, как думают люди, — сказал он. — Ему не нужно многого, чтобы прислушаться к голосу разума.
— Я также беспокоюсь о госпоже Розмайн. Она беспокоилась обо мне, когда я была беременна, и сделала многое ради меня, помнишь? Я не хочу быть причиной того, что она окажется втянута в семейные неприятности.
Аурелии пришлось нелегко: по приказу отца она выбрала рыцарский курс и служила госпоже Дитлинде, чтобы сблизиться с Георгиной. Она не хотела, чтобы Розмайн пришлось пройти через то же самое.
— Матушка думает о многих вещах заранее, и потому беспокоится. Она такой человек, но, в то же время, нет сомнений, что она примет меры. Розмайн изначально не собиралась становиться следующим аубом, и я не думаю, что она изменит своё решение, что бы ни говорили старейшины Лейзеганга. Не говоря уже о том, что все кандидаты в аубы находятся в хороших отношениях и сплотились вокруг господина Вильфрида. — Он улыбнулся и добавил: — Я не думаю, что подобная мелочь вызовет раскол.
В этот момент младенец открыл свой маленький ротик. Лампрехт внимательно наблюдал, как Аурелия взяла его на руки и похлопала по спинке. Его сын поднял на него взгляд, а затем срыгнул.
— Он улыбается, — сказал Лампрехт. — Доволен тем, что наелся?
— Ого, ты узнаёшь своего отца, малыш? — спросила Аурелия, держа ребёнка за маленькую ручку. — Тогда давай попросим его поторопиться и придумать тебе имя.
Лампрехт улыбнулся.
— Я много думал, пока мы были в разлуке. Я предлагаю назвать его Зигрехт.
В те мирные дни, проведённые с женой и ребенком, Лампрехт не подозревал о грядущих неприятностях. Он не знал, что Вильфрид попался на крючок Ортвина, и вернётся из дворянской академии с недоверием к Розмайн, или что среди его последователей есть кто-то, активно раздувающий пламя этого раздора…
