Одинокий ездовой зверь летел в сторону Кирнберга. Когда он вылетал из Эренфеста, небо было ярко-голубым, но теперь над головой сгущались тёмные тучи.
Алексис посмотрел на стремительно меняющийся небосвод, затем взял с пояса лекарство восстановления и выпил его. Он хотел добраться до Кирнберга раньше, чем начнётся дождь, поэтому направил больше магической силы в поводья и заставил своего ездового зверя ускориться.
«Интересно, что ответит отец на мои слова?», — размышлял Алексис.
Алексис был рыцарем сопровождения Вильфрида, а также сыном второй жены гиба Кирнберга. Сегодня вечером он получил приказ от своего господина выяснить, какие мысли у гиба возникли о Розмайн после их встречи на весеннем молебне, и по возможности заручиться его поддержкой.
Гиб Кирнберг открыто заявил, что службы его сына Вильфриду, недостаточно, чтобы он поддержал того как кандидата в аубы, и Алексис был уверен, что ничто из того, что он может сказать, не изменит этого. Самое большее, что он мог сделать — это молиться, чтобы Розмайн произвела плохое впечатление: такие новости могли бы здорово подбодрить его господина, который уже давно пребывал в плохом настроении, но он знал, что подобное желание было малодушным и свидетельствовало об отчаянии.
Алексис никогда не думал, что однажды вернётся домой с такой тяжестью на душе. Он хотел хоть немного отсрочить своё прибытие в Кирнберг, но небо продолжало заполняться темными тучами. У него оставался единственный выход — ускориться.
***
— А, господин Алексис. Мы рады, что вы успели до того, как дождь усилился.
Алексис прибыл, когда дождь был ещё легким, и его сразу же встретили рыцари, служившие гибу Кирнбергу. Эти рыцари были его наставниками до того, как он перешёл на службу к Вильфриду, поэтому он хорошо их знал. Он взял протянутое ему полотенце и начал сушить свои красно-рыжие волосы.
— Вот вы и достигли совершеннолетия, господин Алексис, — сказал один из рыцарей. — Как быстро летит время. Вы здесь по делу?
— Да. Я бы не смог покинуть дворянский район без приказа своего господина.
Несовершеннолетним последователям обычно запрещалось покидать дворянский район даже по приказу. В последнее время это правило немного смягчилось, но только для того, чтобы учесть интересы несовершеннолетних кандидатов в аубы, занятых в печатном деле и религиозных церемониях.
Алексис совсем недавно стал взрослым: он окончил академию только в конце прошлой зимы, так что впервые вернулся в Кирнберг после окончания весеннего молебна. Когда его встретило столько знакомых лиц, он почувствовал гордость за то, что наконец-то стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно выполнять задания. Не успел он это осознать, как бремя его долга стало казаться немного более посильным.
— Господин Алексис, как поживает Юдит? Она сопровождала госпожу Розмайн во время её недавнего визита, но почти всё время говорила о своей госпоже. Насколько я помню, о себе она не сказала ни слова.
Запрос поступил от рыцаря-ветерана, который проводил для Алексиса специальную тренировку, когда его только выбрали рыцарем сопровождения. Алексис хорошо знал его, но не его дочь, Юдит, поскольку ей не удалось побывать в поместье гиба до крещения.
Несмотря на то, что они оба были родом из Кирнберга, Алексис впервые увидел Юдит в игровой комнате замка. Теперь у них была общая профессия — они работали рыцарями сопровождения кандидатов в аубы, но их общение всё ещё было редким. Помимо того, что они были разного возраста и пола, они служили разным людям.
«Хорошо хоть она рыцарь-ученица», — отметил про себя Алексис.
Если бы она была слугой или служащей, у них не было бы возможности встретиться, и Алексису было бы нечего сказать в ответ рыцарю-ветерану. В их нынешней ситуации он мог хотя бы увидеть её на тренировочных площадках рыцарского ордена. Юдит также славилась своей потрясающей меткостью — это умение привлекло к ней внимание Бонифация, который иногда рассказывал о ней.
— Господин Вильфрид обычно находится в замке, а госпожа Розмайн — в храме, поэтому их последователи редко общаются друг с другом, — пояснил Алексис. — Я вижу Юдит только на тренировочных площадках, но она прекрасный начинающий рыцарь. Её даже часто хвалит господин Бонифаций. Я восхищаюсь её точностью и собранностью.
— Понятно, — ответил рыцарь-ветеран, довольный тем, что у его дочери всё хорошо. — Подумать только, господин Бонифаций хвалит её…
Алексису сразу вспомнились те дни, когда рыцарь-ветеран заявил, что его сын пойдет по его стопам и вырастет рыцарем на службе у гиба. Речь шла о Теодоре, который сейчас находился в необычной ситуации: он служил Розмайн только в дворянской академии. Алексис улыбнулся про себя, радуясь, что семья так же близка, как и прежде, а затем спросил, как дела у гиба Кирнберга:
— Мой отец в своем кабинете? Я послал весточку перед отъездом из Эренфеста, но…
— Так и есть. Позвольте нам отвести вас туда.
— Нет необходимости. Вы можете вернуться к тренировкам.
В последнее время у Алексиса было не так много возможностей вернуться домой, но он вырос в поместье — его не нужно было вести в кабинет отца. Тем не менее, слуга и рыцари вокруг сказали, что гиб будет ругать их, если гость будет бродить без сопровождения, поэтому у него не было другого выбора, кроме как следовать за ними.
— Гиб Кирнберг, извините за беспокойство, — сказали они.
Гиб Кирнберг часто патрулировал свои земли, поэтому его кабинет обычно был забит посетителями, когда он находился в поместье. Однако в этот раз, возможно потому, что Алексис послал весточку о его приезде, кабинет был совершенно пуст, за исключением слуги, подававшего чай, самого гиба и служащего, стоявшего позади него.
— Входите, — сказал гиб Кирнберг.
Алексис ожидал, что его отец, как обычно, будет занят работой, но эта встреча не была похожа на все предыдущие. Гиб Кирнберг вёл себя не как отец, встречающий дома сына, а как гиб, принимающий последователя кандидата в аубы, который прибыл по поручению своего господина.
Осознание того, что с ним обращаются в первую очередь как с рыцарем сопровождения, заставило Алексиса ещё острее, чем прежде, ощутить тяжесть своего долга. Он выпрямился, словно пытаясь лучше держать его на плечах.
— Гиб Кирнберг, — сказал Алексис, — господин Вильфрид приказал мне собрать сведения о визите госпожи Розмайн во время весеннего молебна.
В ответ на формальное заявление сына гиб Кирнберг поднял бровь, затем отрывисто кивнул и предложил мальчику сесть. Похоже, что отношение Алексиса было оценено по достоинству.
— Понятно, — ответил гиб с пристальным взглядом. — И какие именно сведения нужны вашему господину? Были ли какие-то проблемы с отчётом госпожи Розмайн о весенней молитве?
Алексис напрягся: он впервые столкнулся с гибом Кирнберга, а не со своим отцом. Серьезные разговоры с дворянами в замке всегда были уделом служащих и слуг, а те, с кем он общался в дворянской академии, были несовершеннолетними. Другими словами, у него было очень мало опыта прямых встреч или необходимости оценивать собеседника, пока тот оценивает его. Он мог только нервно сглотнуть под острым, старческим взглядом опытного дворянина.
— С её отчетом о весеннем молебне не было никаких проблем, — сказал Алексис. — Господин Вильфрид просто хочет получить больше информации.
— Хм. Я понимаю, что несколько его последователей были уволены этой зимой. Это действительно настолько срочное дело, что было необходимо отправлять из дворянского района рыцаря сопровождения, недавно достигшего совершеннолетия?..
Разведка была обязанностью служащих. Конечно, рыцарь, случайно заметивший что-то важное во время поездки, докладывал об этом своему господину или госпоже, но редко кто-то из них получал прямое задание собирать информацию. Гиб Кирнберг тоже это понимал, поэтому и предположил, что обстоятельства серьёзные.
Алексис осторожно кивнул.
— Последствия чистки были значительными. Герцогская семья не может оставаться такой, какой она была раньше.
— Я получил ваше сообщение о том, что отношения между кандидатами в аубы изменились, но не обнаружил никаких признаков этого со стороны госпожи Розмайн во время весеннего молебна. Она выступила в поддержку того, чтобы господин Вильфрид стал следующим герцогом, и ясно дала понять, что сама не стремится к этой должности.
Алексис почувствовал, как волна облегчения смыла всё напряжение в его теле. Его господин делал всевозможные обвинительные замечания.
«Не только Лейзеганги настаивают на том, чтобы Розмайн стала следующим аубом — она сама претендует на эту должность», — говорил он. — «Она уговорила отца удочерить её, чтобы она могла занять его место».
Дело дошло до того, что опровергнуть его утверждения пытались только последователи Розмайн и Лампрехт.
Чистка полностью изменила баланс сил, так что в замке почти не осталось дворян из бывшей фракции Вероники. Теперь здесь доминировали нейтральные дворяне и представители фракции Лейзеганга, а это означало, что Вильфрид был изолирован и непопулярен, несмотря на своё предполагаемое положение следующего ауба. Возможно, эта новость от гиба Кирнберга в какой-то степени развеет его опасения.
— Как гибу, какой показалась вам госпожа Розмайн? — спросил Алексис, затем робко добавил: — Как… как кандидат в аубы, я имею ввиду…
— Госпожа Розмайн, да? — ответил гиб, с улыбкой поглаживая подбородок. — Оказалось, она даже больше подходит на роль ауба, чем я ожидал. У неё есть все врожденные качества, необходимые для этой роли: она не струсила при первой встрече со мной и чётко изложила свои мысли. Она также учитывает мнение других, не позволяя им повлиять на неё. Я не ожидал бы ничего меньшего от внучки господина Бонифация. Из неё получится талантливая герцогиня, которая сможет использовать преимущества своей фракции, не беспокоясь о том, что станет её марионеткой.
Алексис резко вдохнул; гиб видел его насквозь и понял, что его сын втайне нервничает из-за того, что столкнулся с отцом в такой официальной обстановке.
— Кроме того, — продолжал гиб, — насколько можно судить по отчётам о её действиях в дворянской академии и развитии печатного дела, госпожой Розмайн движет желание создать более комфортное будущее. Она хочет повысить оценки всех студентов, добиться того, чтобы в распоряжении знати было больше магической силы, изменить взгляды общества на храм и религиозные церемонии, улучшить положение простолюдинов… И она хочет больше книг. Человеку с такими чёткими целями будет легко найти людей, готовых работать для их достижения. Я верю, что она не позволит своим последователям взять над ней верх.
Это была более высокая похвала, чем ожидал Алексис. Однако гиб Кирнберг встречался с Розмайн всего лишь раз. Внешне она могла быть идеальным кандидатом в аубы, но при ближайшем рассмотрении наверняка обнаружились бы и недостатки. Возможно, его мнение изменится, когда он узнает больше правды.
— Я согласен, что оценки и идеи госпожи Розмайн великолепны, но она мыслит совсем не так, как все остальные, — сказал Алексис. — Её действия и просьбы чрезвычайно внезапны и непонятны. Это создаёт проблемы для всех вокруг. Если бы она стала следующим аубом Эренфеста, никто из нас не смог бы за ней угнаться.
Это нисколько не смутило гиба Кирнберга; вместо этого он насмешливо произнес:
— Держать в руках поводья таких людей, смягчать удары, чтобы их желания могли быть реализованы — это долг последователей и супруга. Именно поэтому герцогская семья берёт в последователи лучших из лучших, не так ли? На самом деле, мы уже можем убедиться, что госпожа Розмайн хорошо справляется со своими обязанностями. Именно благодаря её успешным отношениям с теми, кто находится у неё на службе, повысились оценки всего герцогства, а не только её самой, и именно поэтому ей удалось наладить связи с великими герцогствами и королевской семьёй. Вы заметите, что эти люди вовсе не осуждают свою госпожу: мои Юдит и Теодор гордятся тем, что служат ей. Если вы хотите сказать, что господин Вильфрид не согласен с этим, он просто ревнует, и не более того.
Алексис покачал головой, его ярко-синие глаза были прикованы к гибу.
— Некоторые из её последователей и некоторые Лейзеганги тоже не согласны. Господин Трауготт ушёл со службы, заявив, что не может за ней угнаться, а Лейзеганги, поддерживающие её, добиваются, чтобы студенты Эренфеста снизили оценки в дворянской академии. Трудно представить её успешным аубом.
— Вы хотите использовать Трауготта в качестве примера? Насколько я помню, господин Бонифаций был разгневан на своего внука и полностью возложил на него вину за этот инцидент. Мне также докладывали, что Лейзеганги поддерживают повышение оценок под руководством госпожи Розмайн. Так… чьи это были сейчас слова? Не ваши, я полагаю?
Алексис замешкался. Его отец жил в Кирнберге, захолустной провинции, но, похоже, он знал достаточно много о текущем положении дел в Эренфесте. Мелкие придирки не могли его переубедить.
После минутного молчания Алексис горько кивнул, хотя упорство отца показалось ему несколько обнадеживающим.
— Это были слова Освальда, бывшего главного слуги моего господина. Он считает господина Вильфрида гораздо более подходящим кандидатом в аубы — таким, который не беспокоит других нестандартными требованиями.
— Глупости, — сказал гиб. — Может быть, это и удобно для последователей, но это ничего не даст герцогству.
К собственному удивлению, Алексиса охватило чувство, что сейчас он подтвердил важное подозрение: существовал огромный разрыв между тем, что его товарищи по службе и все остальные понимали как здравый смысл. Их позиция была сильно смещена в пользу бывшей фракции Вероники, а нынешний политический климат только усилил их упрямство. Это ограничивало и, временами, душило.
— Аубу нужна воля, чтобы принять решение и продвигаться к цели, а также решимость принимать трудные решения и отвечать за последствия, — заявил гиб Кирнберг. — Как отличник, господин Вильфрид мог бы стать надёжным герцогом, но раб своих последователей никогда не сможет стоять плечом к плечу с герцогами высшего ранга или воплощать в жизнь революционные идеи. В этом смысле я считаю, что госпожа Розмайн больше подходит для того, чтобы стать герцогиней, чем первой женой.
Алексис вздохнул.
— Тогда полагаю, я не смогу дать господину Вильфриду ответ, который он ищет. Отец, если мой господин сочтет меня ответственным за вашу оценку, примете ли вы меня дома в Кирнберге?
— Что это значит? Ты будешь нести ответственность за моё мнение?..
— Я бы предположил, что да. Лампрехта упрекнули после того, как встречи с фракцией Лейзеганга закончились неудачно.
Вильфрид решил использовать весенний молебен, чтобы привлечь на свою сторону дворян из фракции Лейзеганга. Он полагал, что его помолвка с Розмайн заставит их с большей вероятностью принять его, раз во время его поездок по делам печатной промышленности его действительно уважали как следующего ауба. Последователи Розмайн и Лампрехт пытались отговорить Вильфрида от этой идеи, подчеркивая, что она закончится неудачей, но он всё равно решил пойти на это. Он искренне верил, что сможет достучаться до Лейзегангов, когда они окажутся лицом к лицу.
Алексис не был среди тех, кто пытался остановить своего господина: он оценил энтузиазм, во всяком случае. Он просто сосредоточился на своем долге рыцаря — к тому же Вильфрид не ожидал, что всё сразу пойдет хорошо.
Так он думал.
Все гибы из фракции Лейзеганга одарили Вильфрида холодным взглядом и отвергли его так резко, что он уехал в смятении. Они поддержали только Розмайн и дали понять, что даже при его помолвке они без раздумий устранят Вильфрида, если это сделает их предпочтительного кандидата следующим аубом.
В гневе Вильфрид поспешил переложить вину на других: «План провалился, потому что Лампрехт не заложил должной основы. Розмайн тоже виновата, она всегда так несговорчива, хотя она моя невеста».
Гиб Кирнберг покачал головой.
— Для господина Вильфрида не должно было стать сюрпризом, что нынешние дворяне Лейзеганга отвергнут его. Если он действительно верил, что ему удастся так легко завоевать их расположение, то он трагически оптимистичен. Неужели он не понимает, что сделала с ними его бабушка?..
— Ему известны факты, но он ещё не понял, как сильно Лейзеганги ненавидят её и сколько обиды накопилось за эти годы, — ответил Алексис. — Я знаю о серьёзной несправедливости, которую госпожа Вероника причинила матери, но, поскольку я никогда не испытывал этого сам, я никогда не задумываюсь об этом слишком глубоко.
Мать Алексиса была лейзегангской дворянкой. Стремясь избежать издевательств Вероники, она посоветовалась с первой женой Бонифация и, заручившись поддержкой Бонифация, вышла замуж за гиба Кирнберга. Методы Вероники привели мать Алексиса в ярость, но она решила не тратить время на неприязнь к тем, кто ей не нравился, после того, как она уже освободилась от них.
Всё, что Алексис знал о прошлом своей матери, он собрал воедино из предупреждений, которые получил перед тем, как впервые посетить замок перед своим дебютом. Он до сих пор отчетливо помнил, как мать просила его не приближаться к ней во время их визита, так как это принесет ему только вред. Он был представлен как сын гиба Кирнберга и проводил время в замке с отцом и первой женой отца, а не с матерью; таким образом, его связь с Лейзегангами казалась несуществующей. Теперь, когда Алексис стал старше, он мог видеть, насколько далеко зашли его родители и первая жена отца, чтобы держать его вне поле зрения Вероники и обеспечить его безопасность.
Родители Алексиса поступили мудро, проявив такую осторожность. В то время Вероника считала, что гораздо важнее устранить ключевые фигуры во фракции Лейзеганга, чем нацеливаться на сына нейтрального гиба. В результате Алексис говорил с ней всего один раз при первом приветствии и больше никогда. Даже когда пришло время искать потенциальных последователей для своего любимого внука, она видела в нём только сына вечно упрямого гиба Кирнберга.
Короче говоря, у Алексиса было очень мало опыта общения с Вероникой. Он видел в ней человека, который в какой-то степени был более могущественным, чем сам господин Сильвестр, ауб, но его мнение о ней было не глубже этого. В результате он почти ничего не думал о её последующем изгнании. Он не мог сопереживать ни фракции Лейзеганга, ни фракции Вероники, поэтому ему не показалось странным, что Вильфрид был так равнодушен к прошлым деяниям своей бабушки.
— Я не буду отрицать, что господин Вильфрид без особых эмоций относится к событиям прошлого, которые его не касались, — сказал Алексис. — Он также оптимист до мозга костей. Однако он действительно был образцовым господином до того, как вернулся из дворянской академии и увидел последствия чистки.
— Что именно изменилось?
— Прежде всего, он по необъяснимым причинам начал рассматривать госпожу Розмайн как врага. Он также внезапно начал требовать, чтобы другие кандидаты в аубы поддерживали его, когда это необходимо, и отдавали ему часть их достижений, поскольку он — следующий ауб.
Алексис знал, что Освальд потратил годы на то, чтобы его господин занял место герцога, но Вильфрид никогда прежде не пытался украсть достижения других кандидатов — напротив, он активно выступал против этого. Он говорил об этом Розмайн во время церемонии награждения в дворянской академии… но теперь он утверждал, что для невесты и младших братьев и сестёр вполне логично отказываться от своих достижений.
— Господин Вильфрид уверенно заявляет, что так принято в великих герцогствах, и что Эренфест следует этой практике с давних времён, — сказал Алексис. — Тем не менее, я не могу сказать, что мне это кажется правильным…
— Путь великих герцогств, да? — размышлял гиб Кирнберг. — Конечно, когда сводные братья и сёстры соревнуются за место ауба, родные братья и сестры передают друг другу достижения. Однако, благодаря своей помолвке, господин Вильфрид уже обеспечил себе положение следующего герцога — ему нет нужды красть чужие достижения.
Затем он сделал паузу, посмотрел вдаль и испустил тяжёлый вздох.
— Широко известно, что госпожа Вероника ставила господину Сильвестру в заслугу работу его последователей. Так что можно сказать, что герцогская семья Эренфеста использует подобные методы уже довольно давно…
Алексиса охватило желание обхватить голову руками и застонать. В каком-то смысле Вильфрид был прав; проблема заключалась в том, что его «давным-давно» относилось именно к периоду расцвета власти Вероники. Такое ужасное поведение, обычное для сторонников бывшей фракции Вероники, как раз и было причиной того, что многие считали Вильфрида продолжателем наследия Вероники. Такими темпами дворяне Лейзеганга будут думать о нем все хуже и хуже.
Читайте ранобэ Власть книжного червя на Ranobelib.ru
— Мог ли я предотвратить это, если бы проявлял больше интереса к действиям госпожи Вероники? — спросил Алексис, стремясь понять, виновен ли в происходящем он сам.
— Ты бы с трудом справился с господином Вильфридом в одиночку, — ответил гиб. — Тем не менее… его перемена слишком неожиданна. Ты не знаешь, что могло послужить причиной? Даже герцог терял своих сторонников; случай господина Вильфрида, несомненно, не был исключительным.
Алексис сразу понял своё задание: определить источник изменений и устранить его. Он погрузился в размышления: произошло так много всего, что могло быть причиной.
— В его повседневной жизни самым большим изменением было то, что его главный слуга Освальд был отстранен от службы, хотя это было представлено как его отставка.
Он сказал своим товарищам по службе: «Меня отстранили из опасений, что моя фракция может вызвать проблемы. Однако ауб приказал, чтобы я представил это как свой добровольный уход, дабы наш господин не стал обижаться на своего отца». Затем, вскоре после этого, он умолял Вильфрида разрешить ему уйти в отставку, со слезами на глазах говоря: «Мое присутствие больше не поможет вам, господин Вильфрид». Его семье было велено уйти в отставку по тем же причинам, так что в общей сложности Вильфрид потерял четырёх взрослых последователей.
— Господин Вильфрид проклинал себя за то, что оказался слишком слаб, чтобы спасти своего самого долго служившего и преданного последователя, — продолжал Алексис. — Мне кажется, что именно потому, что его невеста не разделила его разочарования и боли во время праздника весны, он вышел из себя.
Через некоторое время после этого Алексис увидел, как Вильфрида утешает его названый последователь Бартольд.
«Принцесса Лейзеганга наверняка радуется, что Освальда наконец-то оторвали от тебя», — сказал Бартольд. — Ведь она принадлежит к фракции, которая ненавидит госпожу Веронику».
Алексис продолжил:
— Я бы предположил, что его эмоциональная нестабильность возникла из-за потери человека, который служил ему ещё до его крещения. Господин Вильфрид был воспитан госпожой Вероникой, поэтому он был гораздо, гораздо ближе к Освальду, чем к герцогской чете.
— Хм… — размышлял гиб Кирнберг. — Есть вероятность, что без главного слуги, который мог бы его отругать или утешить, эгоизм, растущий внутри господина Вильфрида, наконец-то вырвался наружу. Может быть, это бессознательный протест, требующий, чтобы ауб вернул ему его слуг?..
Алексис скрестил руки. Он знал, что внезапная перемена в его господине доставляет беспокойство, но он никогда не рассматривал ситуацию с точки зрения своего отца. Обращение за советом к третьей стороне всегда было важным.
Желая максимально использовать столь редкую возможность получить совет отца, Алексис выдвинул еще несколько теорий.
— Я думаю, что изменения в его рабочей среде также были значительными. Нейтральные и лейзегангские дворяне теперь самые видные фигуры в замке. Таким образом, господин Вильфрид больше не окружен дворянами из бывшей фракции Вероники.
— Другими словами, он больше не окружен теми, кто будет восхвалять каждый его шаг, — сказал гиб.
Алексис кивнул, хотя и был ошеломлён суровым тоном отца.
— В целом, его последователи продолжают считать, что позитивное подкрепление является наиболее продуктивным подходом, но господин Бонифаций теперь лает на него почти без остановки.
— Господин Бонифаций?
— Да. Работа, которую господин Фердинанд выполнял в храме, была передана госпоже Розмайн, а его обязанности в замке были переданы господину Бонифацию и господину Вильфриду.
У Вильфрида стало значительно больше работы и значительно меньше свободного времени. Ему также необходимо было встречаться с Бонифацием всякий раз, когда наступало время выполнять его новые обязанности, и казалось, что общество большого старого дедушки, переполненного любовью к внучке, душит его.
Алексис понимал, почему его господин так расстроен, но не мог взять в толк, почему Вильфрид так часто жалуется: «Я бы хотел, чтобы Розмайн делала эту работу вместо меня». «Розмайн, конечно, легко: она отдыхает в храме». «Розмайн предстоит стать следующей первой женой, но она не относится к своим обязанностям серьёзно».
Вильфрид всегда высказывал эти претензии с такой уверенностью, но Фердинанд редко проводил много времени в замке — любой мог догадаться, что работа в храме была для него более тяжким бременем. К тому же у Розмайн был только один взрослый служащий: Хартмут. Даже с учётом служащих-учеников, когда дело доходило до бумажной работы, ей совершенно не хватало людей.
— У господина Вильфрида есть три взрослых служащих и три ученика, — продолжал Алексис. — Если работа с господином Бонифацием доставляет ему столько хлопот, не может ли он просто приказать им заменить его?
— Выдвигал ли ты такое предложение?
— Служащие отказались. Они сказали, что не могут выполнять такую работу без необходимого опыта, тем более что им придется взять на себя вину за любые ошибки, которые они могут совершить.
Так же, как последователи Мельхиора должны были пройти обучение, прежде чем приступить к выполнению своих обязанностей в храме, Вильфрид и его последователи должны были пройти обучение при передаче дел. Проблема заключалась в том, что герцогская семья Эренфеста была небольшой, и герцогская чета не могла тратить своё время на обучение сына, когда им самим не хватало кадров. Бонифаций был единственным человеком, которого они могли попросить обучить Вильфрида работе ауба.
Гиб Кирнберг покачал головой.
— Если твой господин желает лучших условий труда, то единственный выход для него — ускорить обучение передачи дел. Что-нибудь ещё изменилось?
Алексис сделал паузу, пытаясь вспомнить, на что ещё жаловался Вильфрид, затем хлопнул в ладоши в знак понимания.
— Похоже, он очень недоволен тем, что ауб взял вторую жену.
— Правда? Я думал, что этот шаг со стороны ауба Эренфеста приветствовали все, учитывая, как долго он упрямо отказывался от этой идеи. Что же в этом не устраивает господина Вильфрида?
Вильфрид ничего не сказал в столовой, где он впервые узнал о помолвке, но по возвращении в свои покои он безостановочно ворчал.
«Розмайн уже невеста Лейзеганга, — говорил он. — Я бы предпочел, чтобы отец взял её в качестве второй жены, а не Брюнхильду. Это вина Розмайн; она принцесса Лейзегангов, но даже не может держать их под контролем».
Сердце Алексиса заныло, когда он вспомнил, что произошло дальше — Вильфрид попросил Шарлотту помочь ему убедить ауба пересмотреть своё решение, а затем попросил Брюнхильду отменить помолвку. Они обе, разумеется, отказались, и Алексис изо всех сил старался утешить своего господина после случившегося. Вильфрид был на грани приступа паники.
— Я думаю, он был так недоволен, потому что госпожа Брюнхильда практически его ровесница, — сказал Алексис, — и ее помолвка с аубом означает, что один из последователей госпожи Розмайн присоединяется к герцогской семье.
—Тем не менее, взять вторую жену, чтобы получить контроль над фракцией и помочь с распределением бумажной работы — обязанность ауба. Настанет день, когда и господину Вильфриду придется взять её.
Герцогская семья Эренфеста и так была необычайно малочисленной; трудно было представить, что следующий герцог также обойдется без второй жены.
— Верно, — ответил Алексис. — Лично я согласен с решением ауба Эренфеста жениться на девушке из Лейзегангов, но эта идея непопулярна среди моих товарищей по службе. Многие из них против того, чтобы дать Лейзегангам больше власти и сделать госпожу Розмайн еще на шаг ближе к тому, чтобы стать следующим аубом.
Внезапно Алексис понял, что из всех в Эренфесте только Вильфрид и его сторонники были против того, чтобы Сильвестр взял Брюнхильду в качестве второй жены. Большинство членов бывшей фракции Вероники уже были задержаны и наказаны, поэтому все до единого гибы понимали и одобряли решение герцога взять лейзегангскую невесту, чтобы получить больший контроль над доминирующей фракцией герцогства.
— Возможно, его отвращение ко вторым женам — это ещё одно застарелое последствие воспитания под руководством госпожи Вероники, — размышлял гиб. — Эта женщина не позволяла своему мужу брать вторую жену и вставала на защиту господина Сильвестра всякий раз, когда он отказывался повторно жениться.
— Если эти слова, правда, господину Вильфриду будет практически невозможно выйти из тени госпожи Вероники. Его недавняя перемена в отношении привела к тому, что его стали считать преданным членом бывшей фракции Вероники. На самом деле… — Алексис замолчал, опустил глаза, а затем пробормотал: — Теперь он считает врагом даже Лампрехта, просто потому, что тот — старший брат госпожи Розмайн.
Лампрехт пытался предупредить Вильфрида, что объезжать земли гибов, управляемые Лейзегангами, во время весенней молитвы — плохая идея, и с тех пор остальные последователи сомневались в его верности. Алексис попытался вступиться за своего коллегу, но Бартольд спросил: «Значит ли это, что Кирнберг на стороне госпожи Розмайн?»
Лампрехт даже сказал Алексису, чтобы тот не беспокоился.
«Я к этому привык, — сказал тот. — Беспокойся о себе, иначе ты окажешься в той же ситуации».
С этого момента Алексис старался не вмешиваться — и всё пошло именно так, как он ожидал. Попытка Вильфрида наладить отношения с гибами закончилась неудачей, и он был вынужден вернуться в замок с поджатым хвостом. Конечно, он тут же попытался свалить вину на Лампрехта.
«Господин, — ответил Лампрехт, — ваша неудача была результатом вашего собственного отказа прислушаться к нашим предупреждениям и недооценки сдерживаемых разочарований Лейзегангов. Вы никогда не смогли бы отменить годы страданий одним весенним молебном. Это то, над чем нужно работать постепенно».
Алексис счёл это разумным объяснением; Вильфриду просто нужно задуматься над своими действиями и постараться в следующий раз поступить лучше. Однако все остальные считали Лампрехта холодным и чёрствым.
— Я был прав в том, что не высказал своих мыслей, — заключил Алексис.
— А что ты хотел сказать?
— «Теперь нет смысла дуться. Лампрехт и последователи госпожи Розмайн предупреждали вас о том, что может случиться, но вы всё равно рванули вперед».
— Хм… Подобный выпад абсолютно точно приведёт к тому, что Кирнберг будет принят за врага. Продолжай держать язык за зубами.
После того, как Вильфрид ещё больше разгневался после оценки Лампрехта, он отправился к своему верному последователю Бартольду, который утешил его и подчеркнул, что он ни в чем не виноват.
«Очень жаль, что никто никогда не ценит вашу тяжелую работу… — сказал он. — Если бы только госпожа Розмайн и Лампрехт выполняли свою работу должным образом и подготовили почву для ваших визитов, этого бы никогда не случилось».
Это подбодрило Вильфрида и подтолкнуло остальных последователей к согласию. Вскоре все они свалили вину на Лампрехта. Всё это было настолько нелепо, что Алексис начал сомневаться, не является ли это каким-то сюрреалистическим комедийным представлением. Лампрехт находился в гораздо более жалком положении, чем Вильфрид, поскольку его обвиняли в том, в чём он совсем не был виноват.
— Неужели твой господин ничего не сказал тебе, даже зная, что твоя мать из Лейзеганга? — спросил гиб.
— Похоже, что, как и госпожа Вероника, господин Вильфрид воспринимает меня только как сына гиба Кирнберга. Судя по всему, он причисляет меня к тем дворянам нашей земли, которые категорически заявляют о своей нейтральности и отказываются от всякого участия в политике фракций.
Алексис действительно хотел прежде всего охранять своего господина — лишние мысли о политике фракций только отвлекали его. В то же время, однако, он смог получить свою нынешнюю должность только благодаря приглашению Лампрехта. Его товарищ по службе сказал, что после отставки Вероники Вильфриду нужно больше нейтральных и лейзегангских дворян. Алексис согласился.
Именно из-за этих событий Алексис был не слишком доволен тем, что Лампрехт вызывает столько незаслуженного гнева, но последний сказал, что это временно. По его словам, герцогская семья скоро закончит реорганизацию своих последователей, и наказанные дворяне из бывшей фракции Вероники вернутся к работе. Тогда господин Вильфрид и Лейзеганги наконец успокоятся.
— Несмотря на всё это, господин Вильфрид упорно трудится… — сказал Алексис. Даже после инцидента в Белой башне его господин попытался восстановить утраченную честь, вместо того чтобы просто уступить и погрязнуть в своих страданиях.
Вильфрид находился в непостижимо сложном положении: он учился в одном классе с Розмайн, то есть его постоянно сравнивали с ней, но при этом он получал достаточно высокие оценки, чтобы быть признанным отличником. Он также отлично справлялся с задачей объединения общежития и был — по крайней мере, до недавнего времени — в хороших отношениях со своими младшим братом и сёстрами. Даже несмотря на упреки со стороны студентов, чьи семьи были наказаны, он выполнял свои обязанности кандидата в аубы и стойко принимал вызовы Дункельфельгера, даже привел рыцарей к победе.
— Именно поэтому, видя, как мой господин деградирует, я так расстроен и несчастен, — продолжал Алексис. — Я не могу этого вынести. Я практически ненавижу его. Где тот мальчик, который сделал всё, что было в его силах, чтобы защитить госпожу Розмайн? Я сражался рядом с ним во время нашего поединка с Дункельфельгером и с трудом мог выразить гордость, которую испытал после нашей победы. От всего сердца я был рад, что стал рыцарем сопровождения, что принял вызов и победил…
Тогда Алексис искренне верил, что всё будет хорошо, какой бы страшной ни оказалась чистка. Он слепо верил, что Эренфест объединится вокруг Вильфрида и что его господин поведёт всех в светлое будущее. Однако сейчас цепляться за эту мечту было глупо.
— Отец, теперь я понимаю, почему вы всегда называли фракции хлопотным делом. Я не знаю и не понимаю, что заставило господина Вильфрида в одиночку возродить проклятое наследие госпожи Вероники, но атмосфера в замке просто удушающая. Я желаю только одного — уйти в отставку и вернуться в Кирнберг.
Гиб вздохнул, затем скрестил руки и плотно свел брови. Это была та самая поза, которую он всегда принимал перед раздачей новых заданий, поэтому Алексис инстинктивно выпрямился.
— Ты просто хочешь отказаться от своих обязанностей в качестве последователя только из-за того, что твой господин больше не соответствует твоим предпочтениям, — сказал гиб Кирнберг низким голосом. — В этом отношении ты ничем не отличаешься от господина Вильфрида, который закатывает истерику из-за того, что всё пошло не так, как он надеялся.
Алексис резко вдохнул. Он хотел возразить, но не смог придумать разумного ответа.
— Подумай о главном слуге, который был уволен, — продолжал его отец. — Действительно ли он подавлял высокомерную натуру своего господина, или же он втайне продолжает нашептывать ему на ухо ядовитые слова, надеясь разложить его изнутри? Ты упомянул, что один из служащих господина Вильфрида посвятил свое имя, чтобы избежать наказания. Нет ли у тебя сомнений в том, можно ли доверять этому мальчику?
— Что? Посвятивший имя не может ослушаться своего господина, не так ли?
Жизнь посвятившего имя человека находилась в буквальном смысле в руках того, кому он служил. Алексис даже не подумал усомниться в Бартольде.
— Этих детей заставили посвятить свои имена — единственной альтернативой была смерть. Они действовали не из преданности, а из самосохранения. Госпожа Вероника заставила многих посвятить свои имена, но среди них были и те, кто не был ей полностью предан. Они не могут воспротивиться приказу, но никто не может сказать, что у них на душе. Держи эту опасность в уме и близко к сердцу.
Алексис снова подумал о Бартольде, который, казалось, всегда добивался расположения своего господина. Теперь, когда гиб Кирнберг упомянул об этом, после посвящения имени Вильфрид стал особенно доверять этому служащему: Бартольду было отведено гораздо больше важных ролей, чем обычно давалось новому последователю.
— Сосредоточься на рабочей обстановке господина Вильфрида, — сказал гиб Кирнберг. — Если бумажная работа, предназначенная только для поддержки ауба, слишком тяжела для него, то он точно не сможет работать, когда наступит день, когда он станет собственно аубом. Если только… Может быть, кто-то мешает его работе? Убедитесь, что никто из дворян Лейзеганга не создает проблем за кулисами.
Обычно служащим полагалось помогать своим господам с бумажной работой, но гиб утверждал, что у рыцарей должны быть глаза повсюду. Алексис задумался о собственной наивности. Стоять в комнате и искать признаки возможного нападения было недостаточно: ему нужно было следить за самой бумажной работой.
— При этом, — продолжал гиб Кирнберг, — ты также должен задуматься над своими собственными словами и поступками, чтобы убедиться, что ты не провоцируешь Лейзегангов. Не создавалось ли у них впечатление, что ты забыл о жестокости, которую госпожа Вероника причинила их фракции?..
Алексис считал это весьма вероятным. Он не так много знал о них, но и не прилагал усилий, чтобы узнать.
— Открой глаза и наблюдай за всем, что делает твой господин, — сказал гиб, его тон был карающим. — Открой свои уши и слушай голоса всех, кто говорит с ним. Внимательно следи за господином Вильфридом, которого ты должен защищать как его рыцарь. Если ты увидишь, что он сбился с пути, верни его на него. Это твоя работа как последователя. Я не хочу, чтобы ты вернулся сюда трусом, который предпочел бы убежать от неприятного, чем встретить его лицом к лицу.
Алексис снова тяжело сглотнул.
— Но что, если всех моих усилий всё равно окажется недостаточно?
— Это просто: собери достаточно доказательств того, что твой господин — неудавшийся кандидат в аубы, затем подай прошение аубу о лишении его наследства и освобождении от обязанностей. Если ты вернешься при таких обстоятельствах, я приму тебя с распростёртыми объятиями. Возьми на себя ответственность за свою работу.
Алексису было бы легко уйти в отставку, но не доказать, что Вильфрид — некомпетентный господин. Для этого придется внимательно наблюдать за ним и тщательно изучить его окружение.
После разговора с отцом Алексис понял, что он недостаточно старался в качестве последователя. Люди наверняка заклеймили бы его как неудачливого рыцаря сопровождения ещё до того, как заклеймили бы Вильфрида как неудачливого кандидата в аубы.
— Я прошу прощения за свои постыдные высказывания, — сказал Алексис гибу. — С этого дня я буду полностью посвящать себя служению господину Вильфриду.
По правде говоря, он был расстроен тем, что его ругали и обвиняли в плохой работе, но теперь он видел будущее, к которому мог продвигаться.
Алексис прибыл в Кирнберг в не лучшем настроении, но теперь он понял, как следовало поступить. Сначала он тщательно изучит окружение Вильфрида. Затем он вместе с Лампрехтом выяснит, что заставило их господина так резко измениться. Его губы искривились в предвкушающей улыбке; отныне он знал, что ему нужно сделать.
