После своего короткого взрыва, во время которого он наговорил много такого, что я хотела оспорить, Вильфрид согласился сохранить всё как есть до следующего года. Это было огромным облегчением, и означало, что больше мне не нужно будет о нём беспокоиться. Какой бы путь он ни выбрал в дальнейшем, Сильвестр и Флоренция, несомненно, будут его защищать.
— С вашего позволения, я должна вернуться в свои покои, — сказала я. — Моим последователям нужно обдумать свои дальнейшие действия.
— Да, да, — ответил Сильвестр. — Тебе потребуется разрешение от родителей тех, кто не посвятил тебе имя. Что касается остальных, то исходи из того, что они не поедут с тобой, хотя бы для того, чтобы предотвратить утечку важных сведений в течение следующего года. Если они действительно хотят служить тебе, они могут отправиться в Центр после твоего совершеннолетия.
Я кивнула, сделала шаг к двери, но остановилась: мне нужно было спросить ещё кое-что.
— Кстати… Можно ли мне писать господину Фердинанду, или это ограничение всë ещë действует?
Уверена, я могла бы возобновить нашу переписку теперь, когда мне больше не нужно было строить из себя идеальную невесту.
Сильвестр выглядел раздосадованным: после всего, что только что произошло, я всë ещë думала о Фердинанде. Но он разрешил, правда, при условии, что я сначала покажу ему письмо.
— Ты, похоже, любишь дядю, да? — Вильфрид вздохнул и проводил меня до двери.
— Мои чувства к нему такие же, как твои к бабушке, — сказала я. — Она тот, кого ты ценишь и о ком беспокоишься, не так ли? Мой наставник, человек, который заботился обо мне с момента моего крещения, был отправлен королевским приказом в недоступное для меня место. Хуже того, когда я увидела его в следующий раз, он употреблял больше лекарств восстановления, чем положено любому человеку — свидетельство изнурительных условий, в которых ему приходится работать. Как я могла не беспокоиться о нëм? Ты, навярняка, помнишь, как удушливо пахло лекарствами, когда он оставался в комнате для чаепитий.
Вильфрид начал хмуриться.
— От него всегда пахнет лекарствами. Как ты можешь определить, от чего этот запах — от смешивания или от использования?
— Сам этот вопрос говорит о многом. Неужели ты так мало занимаешься смешиванием? Если ты даже не можешь отличить эти два запаха, то как же ты сможешь смешать то, что тебе нужно, когда тебе это нужно?
Сложности со смешиванием амулетов или лекарств восстановления для себя, несомненно, не закончатся ничем хорошим для Вильфрида.
Складка на его брови стала ещë глубже.
— Я говорю это как твой брат, но… твой «здравый смысл» совершенно не здравый. Ни один нормальный член герцогской семьи не занимается смешиванием самостоятельно.
— Ты уверен? Господин Фердинанд всегда сам делал себе лекарства и амулеты.
— Это потому, что он получает удовольствие от смешивания. Он такой же, когда речь идет об исследованиях. Но это не делает его менее странным для остальных.
Я уже чувствовала, как моё представление о дворянском обществе снова начинает рушиться.
— Но мне говорили, что я должна, по крайней мере, уметь готовить лекарства для себя. Разве это не норма?
— Не помешает уметь их делать — это даже может оказаться полезным навыком в случае непредвиденных обстоятельств, но обычно эта работа ложится на плечи твоих последователей.
Я уже знала, откуда взялось это недоразумение: до переезда в Аренсбах Фердинанд часто уединялся в своей мастерской при храме, чтобы смешать что-нибудь. Что ещё хуже, Юстокс никогда не заходил туда вместе с ним и никогда не носил с собой ежедневный запас лекарств для своего господина — по крайней мере, мне об этом не было известно. Может ли кто-нибудь обвинить меня в том, что я предположила, что дворяне должны были сами смешивать лекарства для регулярного использования?
«Все-таки Фердинанд ставил мне странные требования…»
Одного времени, проведенного на Земле и в нижнем городе, было достаточно, чтобы мой здравый смысл казался необычным дворянам страны. Именно поэтому я стала брать пример с Фердинанда — но теперь мне говорят, что он тоже необычный!
«Честно говоря, я давно это подозревала. Правда, не была уверена, пока кто-то не сказал мне об этом напрямую…»
— Как ты думаешь, зачем нам вообще служащие в свите? — спросил Вильфрид.
— Ну, мои обычно заняты административной работой в храме, переписыванием книг, сбором историй в дворянской академии и написанием собственных рассказов. В любом случае, мне всегда гораздо проще было самой заниматься смешиванием: рецепты Фердинанда нужно держать в секрете, и все они требуют много магической силы.
Я не могла попросить Филину или Родериха приготовить для меня лекарства восстановления: у них не было ни магической силы, ни навыков, необходимых для их приготовления. Хартмут был более подходящей кандидатурой, но я хотела, чтобы он сосредоточился на работе в храме.
— Тебе следует давать своим последователям больше работы по смешиванию, — нравоучительно отметил Вильфрид. — Такими темпами, они окажутся под шквалом критики за слишком низкие оценки на занятиях по смешиванию, не соответствующих уровню последователей герцогской семьи.
— Я полагала, что это просто неизбежно для низших и средних дворян, но теперь вижу, что мне следует пересмотреть своё мнение.
Я никогда не колебалась в том, чтобы дать Филине или Родериху бумажную работу — нельзя отрицать их талант к этому, но из-за их магической силы мне и в голову не приходило доверять им смешивания. Вместо этого, сама являясь служащей, я предпочитала лично заботиться о лекарствах для себя. Но, возможно, мне было необходимо начать поступать иначе.
— Госпожа Розмайн, — позвал Корнелиус. Он как раз спешил к нам, несомненно, обеспокоенный тем, что я ухожу гораздо позже Шарлотты и остальных. Увидев беспокойство на его лице, я немного смутилась, но это беспокойство сменилось настороженностью, как только он увидел Вильфрида.
— Мы должны вернуться в мои покои, — сказала я. — Не мог бы ты созвать всех моих последователей? Я должна сообщить всем нечто важное. Позови также Брюнхильду и Оттилию.
— Хорошо.
***
Вернувшись в свои покои, я увидела, что вся моя свита была в сборе.
— Я делаю это объявление только потому, что каждый из вас должен будет подумать о своём будущем после этого, — сказала я. — Это в высшей степени конфиденциально. Ни с кем не делитесь тем, что я вам сейчас скажу.
Они ответили в унисон:
— Да, госпожа.
Далее я сообщила всем, что на собрании герцогов в следующем году моë нынешнее удочерение, скорее всего, будет отменено, и король сможет взять меня в качестве своей приëмной дочери.
— Это может измениться по прихоти королевской семьи, — сказала я, — но поймите, что, вероятно, я буду вынуждена переехать в Центр.
Как и ожидалось, все в шоке уставились на меня. Ну, почти все; один только Хартмут остался бесстрастным, как будто он уже предвидел такое развитие событий.
— А что с господином Вильфридом? — спросил он.
— Наша помолвка будет отменена одновременно с удочерением. До тех пор мы намерены сохранять всё, как есть.
— И он согласился на это? — пробормотал Хартмут. Теперь он выглядел удивленным: должно быть, он не ожидал, что Вильфрид так легко примет отмену помолвки.
Далее я обратилась к Брюнхильде. Поскольку она уже решила стать второй женой ауба, она ни при каких обстоятельствах не могла отправиться со мной.
— Брюнхильда, я сожалею, что это произошло после того, как ты решила выйти замуж за ауба Эренфеста, чтобы поддержать меня. Однако я хочу, чтобы ты защищала ремесленников нижнего города и развивала тенденции, начатые мною, а также внедряла собственные тенденции, двигая Эренфест вперёд.
Когда-то Брюнхильда считала, что все эти вопросы можно просто свалить на простолюдинов, но с тех пор она поняла, что не все приказы можно выполнить. Теперь она посещала встречи с торговцами-простолюдинами и делала всë возможное, чтобы все стороны были на одной волне. Меня успокаивало, что она останется в Эренфесте как член герцогской семьи.
— Я сама решила стать второй женой ауба, и ни одна часть меня об этом не жалеет, — прямо сказала Брюнхильда. — Я посвящу Эренфесту все свои силы. Но, если позволите, я спрошу… Что это будет означать для Бертильды?
— Ближайшую зиму она проведет в свите в качестве моей слуги-ученицы. Благодаря этому, после моего отъезда к ней будут относиться также, как и к остальным моим последователям, которых я оставляю. Это также поможет Бертильде подготовиться к служению тебе следующей весной. Пожалуйста, направляй её как старшая сестра. Хотя, если она откажется от службы в качестве последовательницы, мы не сможем поделиться с ней сведениями. Объяснять обстоятельства будет… хлопотно.
— Да, госпожа.
Бертильда часто приезжала и уезжала для обучения, но формально она не была моей последовательницей. Именно поэтому еë не позвали вместе с остальными, и поэтому мы должны были держать еë в неведении. Об остальном должна была позаботиться Брюнхильда.
На этом я закончила разговор с Брюнхильдой, которая, несомненно, останется. Я повернулась к остальным своим последователям, которые выглядели очень обеспокоенными.
— Учитывая время, я не могу оставить своих несовершеннолетних последователей, посвятивших имя, здесь, в Эренфесте. У меня уже есть разрешение королевской семьи взять их с собой в Центр. Другим же моим несовершеннолетним последователям на всё необходимо родительское разрешение. Поэтому я вынуждена просить вас остаться здесь — по крайней мере, до тех пор, пока вы не достигнете совершеннолетия, после чего вы сможете переехать в Центр, если пожелаете.
Я продолжила, глядя по очереди на каждого кто назвал мне свое имя:
— Родерих, Матиас, Лауренц, Гретия — вы четверо отправитесь со мной в Центр. Исключение составляет Мюриэла, которая с самого начала дала понять, что желает посвятить своë имя Эльвире. С того момента, как я приняла ваши имена, моим намерением было заботиться о вас до конца ваших дней. Вы доверили себя мне, и я не брошу вас на произвол судьбы.
Выражение лица Матиаса смягчилось.
— Для нас это большая честь. Я предложил вам своё имя, потому что хотел следовать за вами до конца своих дней. Я рад, что оно не было просто возвращено мне.
— Того, что мне удалось сбежать от родителей, достаточно, чтобы я согласился на переезд в Центр… — сказал Родерих с явным облегчением. Гретия кивнула, соглашаясь с ним: у них обоих были сложные отношения с семьями.
Лауренц, однако, нахмурился.
— Я не могу не беспокоиться о своëм младшем брате в приюте… но поскольку я посвятил вам своё имя, я буду подчиняться вашим приказам.
— Действительно, мы никак не можем взять Бертрама с собой, — сказала я. — Если мы уедем до его крещения, он не сможет стать дворянином, и даже если мы подождем до тех пор, он всё равно будет слишком мал, чтобы учиться в дворянской академии и стать моим последователем.
Центр гораздо опаснее Эренфеста, и я не могла привезти туда лишь недавно крещенного ребëнка без опекуна.
— Но будь уверен — после моего отъезда Мельхиор будет исполнять обязанности главы храма. Я намерена оставить здесь своих храмовых слуг, чтобы условия жизни твоего брата в приюте внезапно не ухудшились.
— Я благодарю вас за внимание, — ответил Лауренц, опускаясь передо мной на колени и скрещивая руки.
Родерих поднял руку, почувствовав, что с беспокойством его товарища по службе теперь разобрались.
— Как повлияет переезд в Центр на нашу жизнь в дворянской академии?
Филину, видимо, это тоже заинтересовало: я увидела, как она неуловимо наклонилась ко мне.
— Вам известно, что дети дворян Центра учатся в академии вместе со студентами своих родных герцогств, верно? — спросила я. — Мои несовершеннолетние последователи, которые отправятся со мной в Центр, будут проживать в общежитии Эренфеста во время учебных занятий. Я буду признательна за ваши усилия по сбору информации для меня в это время.
Родерих и Гретия кивнули. Филина наблюдала за ними, задумчиво положив руку на щеку.
Внезапно ко мне подошëл Хартмут.
— Госпожа Розмайн, — сказал он, — умоляю вас. Прошу принять моё имя.
— Хартмут, мне казалось, ты обещал не предлагать мне своë имя, если я прямо не попрошу об этом.
— Моё мнение и обстоятельства изменились. Ваш переезд в Центр наверняка станет судьбоносным событием. Если вы возьмёте с собой в первую очередь тех, кто посвятил вам своë имя, то я желаю войти в их число.
И это всё? Он предлагал мне своë имя только потому, что его не было в числе первых, кого я попросила пойти со мной?
— Э-э-э, Хартмут… — сказала я, отчаянно пытаясь остановить его. — Я не задумывалась о приоритетах или чëм-то подобном. Просто у них нет выбора в этом вопросе, в то время как у тебя он есть. Ну, я полностью доверяю тебе… Я имею ввиду…
Я несколько запиналась в своём ответе. По правде говоря, я машинально предполагала, что он последует за мной, но мне казалось, что говорить об этом вслух было бы слишком самонадеянно.
Хартмут беззаботно улыбнулся.
— То, что вы безоговорочно доверяете мне, в данной ситуации ничего не значит. Эренфесту придется нелегко в ваше отсутствие, и вы уже дали понять, что не хотите брать с собой много сторонников. Можно предположить, что, поскольку вы мне доверяете, вы хотели бы, чтобы я остался, чтобы защитить вашу библиотеку, храм и торговцев.
— Не могу отрицать, что мне было бы приятно знать, что ты здесь, — размышляла я. — Однако…
Я хотела сказать, что не могу даже представить себе, чтобы он добровольно остался, но не успела и слова вымолвить, как Хартмут опустился передо мной на колени и взял меня за руку.
— Я хочу служить вам в любое время и при любых обстоятельствах, и никто не посчитает это чем-то необычным, — объявил он. — С этой целью я умоляю вас принять моë имя. Клянусь, это принесет вам пользу.
— Хартмут! Твоя невеста вон там! — я закричала, отдергивая руку и неистово указывая на женщину, о которой шла речь. — Говори такие вещи ей, а не мне!
Кларисса тут же бросилась к нему, но не для того, чтобы встать на мою сторону. Она опустилась на колени рядом с Хартмутом, уставилась на меня сверкающими голубыми глазами и воскликнула:
— И моё тоже! Если вы примите имя Хартмута, я хочу, чтобы вы приняли и моё, госпожа Розмайн!
«Что за реакция?!»
— Кларисса, — сказала я, — не стоит так быстро предлагать своë имя. Ты ведь скоро выйдешь замуж, не так ли? Не должны ли вы с Хартмутом дать друг другу свои имена в доказательство вашей вечной любви?
Называть своё имя кому-то прямо на глазах у будущего супруга было явно ненормально, но ни Хартмут, ни Кларисса, похоже, этого не понимали. Они смотрели друг на друга, всё ещë стоя на коленях, и качали головами.
— Вы хотите, чтобы я посвятила своё имя Хартмуту?.. — спросила Кларисса. — Это было бы немыслимо.
— От всего сердца согласен, — согласился Хартмут. — Для меня не имело бы смысла давать своë имя Клариссе. На мой взгляд, мы могли бы создать гораздо более прочную связь, если бы мы оба посвятили свои имена вам.
— Боже, какая замечательная идея! Это действительно создаст самые крепкие и страстные узы!
«Как?! И что в этом такого замечательного?! Это было очевидно уже давно, но с этими двумя что-то не так».
А может быть, дело в моëм искаженном здравом смысле, как это было раньше с Вильфридом. От столь горячего согласия Хартмута и Клариссы я начала сомневаться в себе.
— Оттилия, эм… их аргументы кажутся разумными? С точки зрения дворян, я имею в виду. Может ли кто-то создать более прочную связь со своей супругой, предложив своё имя другой, находясь в еë присутствии, а затем убедив её присоединиться к нему?
Я отчаянно надеялась, что она сможет остановить своего сына и его невесту.
Она коротко улыбнулась, а затем покачала головой.
— Не бойтесь, госпожа Розмайн — ваша догадка оказалась верной. Это определенно ни капельки не нормально. Однако… похоже, что Кларисса переживает некое эмоциональное потрясение. Она служила вам лишь короткое время во время собрания герцогов, а теперь боится, что её оставят. Приношу свои искренние извинения, но я вынуждена просить вас взять их с собой в Центр, независимо от того, решите ли вы принять их имена или нет.
Оттилия смотрела на стоящую передо мной на коленях чересчур ретивую парочку так, словно не имела к ним никакого отношения. Я уже предполагала, что они последуют за мной в Центр, что бы я ни сделала, и, увидев их сейчас, убедилась, что это было не просто моё воображение.
— Я не могу поехать с вами в Центр из-за моего мужа, — продолжала Оттилия, — но эти двое будут следовать за вами, куда бы вы ни отправились. Принять их имена было бы разумно на случай, если они позволят своему энтузиазму взять верх.
Читайте ранобэ Власть книжного червя на Ranobelib.ru
Могу ли я считать Оттилию, утверждающую, что сдерживать этих двоих было бы непосильным трудом, эталоном дворянского поведения? Я уже начала беспокоиться, что у меня нет ни одного нормального человека рядом.
— Оттилия, неужели матери Хартмута должно так говорить? — спросила я. — Если он посвятит мне имя, Хартмут отдаст свою жизнь в мои руки, не так ли?
— Я абсолютно уверена, что их поведение не изменится независимо от того, посвятят они вам имя или нет. Таким образом, в приоритете должно быть ваше удобство. Они оба уже взрослые, так что они могут сами отвечать за последствия своих действий. Если вам понадобится, чтобы кто-то наблюдал за тем, как они посвящают свои имена, я к вашим услугам.
«Подождите, она сваливает их на меня! Неужели она сдалась и решила больше не думать о них?!»
Я полагала, что Оттилия сумеет удержать Хартмута и Клариссу на коротком поводке, но теперь поняла, что сильно ошибалась. Я нехотя опустила глаза и увидела, что Хартмут смотрит на меня снизу вверх, его оранжевые глаза радостно сверкают.
«Я… я хочу снова отказать ему, но это очень трудно сделать, когда он так смотрит на меня».
— Матушка дала своë разрешение, так что, пожалуйста, примите моё имя, — сказал Хартмут. — У меня уже есть необходимые материалы, так что к завтрашнему дню всë будет готово.
«Ааа! Он пихает мне в лицо своё имя! Похоже, у меня нет права на отказ».
Я повернулась к остальным своим последователям, ища кого-нибудь, кто мог бы прийти мне на помощь, но каждый из них отводил взгляд. Они прилагали все усилия, чтобы не смотреть ни на Хартмута, ни на Клариссу.
— Корнелиус, Дамуэль, — сказала я, призывая их помочь мне.
Они обменялись тревожными взглядами, затем Корнелиус вздохнул.
— Поскольку вам не угрожает опасность, я не могу говорить о таком личном вопросе, как посвящение имени. Если вы не можете принять имени Хартмута, то вам достаточно просто категорически отказаться от него. Если же вы не уверены, я бы посоветовал принять его. Это минимизирует сопутствующий ущерб.
Вместо того чтобы прийти мне на помощь, Дамуэль также посоветовал мне принять имя Хартмута.
— Как и советует Корнелиус, для всех ваших последователей будет огромным облегчением, если вы согласитесь.
— Был ли в прошлом сопутствующий ущерб? — спросила я осторожно.
Дамуэль молчал, поэтому вместо него ответил Корнелиус:
— Ничего особо страшного. Хартмут бывает резок, когда выражает свою зависть по отношению к тем, кто посвятил вам имя, вот и всё.
«Хартмут, чем ты занимаешься?!»
— Корнелиус, не стоит омрачать слух госпожи Розмайн такими подробностями, — улыбнулся Хартмут.
Корнелиус улыбнулся в ответ.
— Я говорю только правду. И тебе не мешало бы помнить, что я побуждаю госпожу Розмайн принять твоё имя.
Их краткая беседа показывала, что они очень близки, и раз никто даже не попытался опровергнуть Корнелиуса, он, видимо, говорил правду.
— Хорошо, Хартмут. Я приму твоё имя, — в конце концов согласилась я. — Этого достаточно, верно? Это то, чего ты хочешь? Посвяти мне его, чтобы это безумие закончилось.
— Итак, когда мы это сделаем? — спросил Хартмут. — Чем раньше, тем лучше, конечно.
Как и ожидалось, Кларисса тоже не собиралась отступать.
— Госпожа Розмайн! — закричала она. — И моё тоже, пожалуйста! И моё тоже!
— Какое облегчение… — вздохнул Матиас.
— Теперь он начнëт успокаиваться, верно? — спросил Лауренц.
Почему-то не только Хартмут обрадовался, когда я уступила, но и все остальные тоже.
«Можно ли так легкомысленно посвящать имя? Я так не думаю. Но ведь не я здесь не права… верно?»
Как раз в тот момент, когда я начала терять уверенность, ко мне подошла Филина и сказала:
— Госпожа Розмайн, пожалуйста, примите и моё имя. Я поклялась предлагать вам истории и сумела получить божественную защиту Местионоры. Тогда я решила служить вам и только вам. Более того, если я останусь в Эренфесте, меня просто отправят обратно домой. Если единственный способ сопровождать вас — это посвятить своё имя, то я сделаю это без колебаний. Пожалуйста, возьмите меня с собой в Центр!
Зелёные глаза Филины были полны решимости. Я уже не раз видела у неё такое выражение лица. Я уже знала, что она намерена идти своим путём, но… я не могла сразу принять её имя.
— А как же Конрад?.. — спросила я. — Лауренц уже посвятил своё имя, но у тебя ещё есть выбор.
Выражение её лица стало жёстким, затем она поджала губы и сказала:
— Я намерена купить его. Он ещё не крещён, так что я могу продать реликвию моей матери и использовать деньги, вырученные за неё.
— Я понимаю твоё желание не бросать его, но что ты собираешься делать, когда он переедет в Центр?
Каждому из моих несовершеннолетних последователей разрешалось брать с собой слугу, но Конрад был мальчиком — ему не будет разрешено оставаться в комнате Филины. К тому же он был ещё слишком мал, чтобы работать в Центре в качестве слуги. В приюте его кормили и давали сменную одежду, но как быть после переезда? Филине пришлось бы самой покрывать эти расходы, когда она и так с трудом готовила магические камни и учебные материалы, необходимые для дворянской академии.
— Я… — Филина смотрела на меня умоляющими глазами, но Фердинанд уже несколько раз ругал меня за излишний фаворитизм. Я не могла ещё сильнее благоволить Филине и брать на себя заботу о её брате. Но, прежде всего, я не могла себе представить, что Конрада ожидает хорошее будущее, если он отправится в Центр как сирота-простолюдин.
— Не нужно торопиться с решением, — сказала я. — У тебя есть время всё обдумать и посоветоваться с Конрадом. Возможно, тебе стоит использовать следующий год для тщательного планирования своих дальнейших действий.
— Понятно… — ответила Филина, опустив плечи и сделав шаг назад.
— Госпожа Розмайн, я тоже должен попросить время на размышление, — вмешался Корнелиус. — Если я присоединюсь к вам, то моё положение резко изменится в зависимости от того, поеду ли я до или после свадьбы, и мне нужно многое обдумать, прежде чем я смогу решить, стоит ли жениться этим летом.
Корнелиус уже получил поместье Экхарта, и подготовка к свадьбе шла полным ходом. Леонора улыбнулась и сказала, что согласится на любое его решение — было приятно видеть, что пламя их романа горит также ярко, как и прежде.
«Ах, да… Мне нужно будет отчитаться перед матерью и отцом».
Карстед был рядом, когда я только объявила о своей кандидатуре на пост зента, и мы держали его в курсе событий, поскольку для отмены моего удочерения требовалось его разрешение. Но был шанс, что Эльвира всё ещё не в курсе.
«Надеюсь, мне удастся ей всё объяснить. В конце концов, ей придётся взять на себя руководство печатью».
Надо будет посоветоваться и с Сильвестром, но об этом позже. Я обратила внимание на Дамуэля, который в какой-то момент отошёл от Леоноры и Корнелиуса, и спросила его:
— Дамуэль, что ты будешь делать?
Дамуэль уже многое знал о моих обстоятельствах, и мне очень хотелось, чтобы он был со мной в Центре, но низшим дворянам приходилось нелегко даже в Эренфесте — я не могла просто заставить его поехать с нами. Он установил прочные доверительные отношения с солдатами нижнего города, так что, возможно, я могла бы попросить его остаться и защищать город.
— Это не то, что я могу решить здесь и сейчас, — ответил он. — Я бы попросил дать мне время подумать.
— Очень хорошо. Юдит?
Она одарила меня несколько разочарованной улыбкой.
— Думаю, что в итоге я останусь в Эренфесте. Когда я в последний раз возвращалась в Кирнберг, мой отец сообщал мне о предложении замужества, и вряд ли он позволит мне переехать в Центр после совершеннолетия. К тому же… у меня не хватит смелости посвятить своё имя только для того, чтобы поехать с вами.
Тем, кто ещё не достиг совершеннолетия, требовалось разрешение родителей практически на всё. Даже браки были не в их власти. Положение Юдит дома было совершенно нормальным — даже то, как она общалась с Теодором, показывало, какая это дружная семья. Она не могла бросить их на произвол судьбы и прекрасно справилась бы, не доверяя своё имя кому-то другому, в отличие от Матиаса и других, у которых не было выбора.
— Ты, кажется, чувствуешь себя виноватой, что не сопровождаешь меня, — сказала я, — но в этом нет никакой необходимости. Большинство несовершеннолетних дворян в подобной ситуации остались бы дома. В редких случаях родители вообще разрешают им переезжать. И твоё нежелание посвящать своё имя совершенно нормально — это Хартмут и Кларисса странные, а не мы!
Юдит посмотрела на необычную пару, затем кивнула в знак согласия.
Я продолжила:
— Брюнхильда и Оттилия тоже останутся. Я ни в коем случае не считаю это предательством. Более того… Юдит, я бы попросила тебя остаться в Эренфесте и предложить Брюнхильде свою помощь.
— Да, госпожа! — воскликнула она. Только увидев её сияющую улыбку, я вздохнула с облегчением.
Лизелетта положила руку на плечо Юдит, её собственные губы изогнулись вверх.
— Пусть нам будет хорошо вместе. Я являюсь наследницей своего дома и уже помолвлена с господином Торстеном, поэтому мне будет нелегко покинуть Эренфест. После отъезда госпожи Розмайн я стану последовательницей Брюнхильды и буду следить за отправкой книг нашего герцогства в Центр.
Теперь, когда Лизелетта ясно выразила свои намерения, только одна из моих последовательниц ещё не заговорила: Ангелика. Все взгляды, естественно, обратились к ней.
— Ангелика, что ты собираешься делать? — Спросила я.
Она наклонила голову ко мне.
— Что, по-вашему, я должна делать, госпожа Розмайн?
«Э… Ты должна сама принять решение. Ты же понимаешь что этот выбор определит всё твоё будущее!»
Пока я мучилась над тем, что Ангелика упорно отказывается думать самостоятельно, Лизелетта хихикнула.
— Сестра, я считаю, что тебе следует отправиться в Центр вместе с госпожой Розмайн. Наши родители предпочли бы это твоему замужеству с господином Бонифацием, а рыцари Центра наверняка намного сильнее рыцарей Эренфеста.
— Я иду, — заявила Ангелика без лишних колебаний. Мне очень хотелось, чтобы она ещё немного, ну, хотя бы чуточку, подумала об этом. Карстед и Эльвира сочли необходимым провести семейное собрание, чтобы определить её брачного партнера, и договорились, что она выйдет замуж либо за Трауготта, либо за Бонифация. Как повлияет на это решение?
— Но, Ангелика… Твой брак… — сказала я.
— Мне всё равно, даже если я никогда не выйду замуж, — холодно ответила она. — И я думаю, что вы единственная, кому я смогу служить.
«Может быть, это и так, но нужно ли было делать такое лихое выражение лица? Ты ведёшь себя так, как будто только что сказала что-то очень крутое».
Пока я раздумывала, стоит ли вообще принимать ответ Ангелики за чистую монету, Корнелиус протянул мне руку помощи.
— Помолвка Ангелики касается и деда, и наших родителей, поэтому лучше посоветоваться с ними, прежде чем принимать какие-то решения. Нам ведь нужно будет обсудить дома вопрос о признании вашего удочерения недействительным? Тогда мы сможем поднять этот вопрос.
— Ты прав, — сказала я. — Мы должны посоветоваться с родителями по этому поводу. Корнелиус, не мог бы ты поговорить с отцом или, если возможно, попросить о встрече с аубом, чтобы я могла уточнить, разрешено ли мне рассказать матери о своём удочерении?
Отправлять письмо было слишком рискованно — всегда существовала вероятность, что его прочтёт тот или иной служащий. Общаться через Корнелиуса было гораздо выгоднее, так как он мог вести приватные беседы не только с Карстедом, но и с Сильвестром.
— Если ты получишь разрешение, — продолжала я, — то назначь время, когда мы сможем поговорить с отцом и матерью. Спроси, не можем ли мы на этой же встрече обсудить переезд Ангелики в Центр.
— Предоставьте это мне и отдохните немного. Теперь, когда каждый из нас сказал своё слово, мы можем вернуться к своим повседневным обязанностям, не так ли?
Я просто моргнула, не ожидая такого ответа.
Корнелиус продолжил:
— Ваша беседа с герцогской семьёй сильно истощила вас, не так ли? Дамуэль, — он жестом указал на собеседника, — забеспокоился, когда увидел, что вы выходите. Он сказал, что вы выглядите больной.
— Он?..
— Отдыхайте, — повторил Корнелиус и удалился.
Неужели все думали, что я больна? Никто из моих слуг ничего не сказал. Не удержавшись от странного чувства, я подошла к Дамуэлю, который ждал у двери, и спросил:
— Дамуэль, я действительно выгляжу нездорово?
— Это… больше связано с вашим поведением, чем с внешностью. Он замялся, явно пытаясь подобрать следующие слова, затем наклонился вперед и прошептал: — Вы выглядели такой же нестабильной, как и тогда, когда впервые шли за господином Фердинандом в храме. Но если я сказал что-то не то, прошу прощения.
— Я… не думала, что ты заметишь…
После того как я увидела, с какой любовью и вниманием Сильвестр и Флоренция отнеслись к Вильфриду, мне очень захотелось иметь кого-то, на кого можно опереться, с кем можно быть уязвимой. Оглядываясь назад, я, наверное, чувствовала себя такой же одинокой, как и в первую зиму, проведённую в храме.
— Я собираюсь написать письмо господину Фердинанду в своей потайной комнате, — сказала я.
— Это может подождать до завтра, — настаивала Лизелетта. — Вы действительно неважно выглядите. Или вы предпочитаете, чтобы господин Фердинанд вас отругал?
Она взяла с места у камина шмила с посланиями, которого я стала называть «господин Лекция», и быстро активировала его.
— Слушайся своих последователей, — укорил он меня.
Записано это было или нет, но услышанные наставления Фердинанда немного сняли напряжение, которое я испытывала. Я хотела послушать ещё, но Лизелетта убрала шмила и сказала:
— Давайте готовиться ко сну, госпожа Розмайн. После он сможет отругать вас ещё раз.
Она подготовила меня в мгновение ока, а затем уложила в постель вместе с господином Лекцией. Похоже, она действительно заботилась о шмиле, по крайней мере, судя по тому, как аккуратно она засунула его мне под мышку. Затем, несколько раз подправив его положение, она удовлетворенно кивнула и отправилась дальше.
Прижавшись к господину Лекции, я проигрывала одно назидательное сообщение за другим, пока сон окончательно не овладел мной. Это было приятно, но в то же время я жаждала получить пару «очень хорошо» в потайной комнате моей библиотеки.
