4 января 2009 года, 7:03 утра, Земля, США, точное место неизвестно
Я проснулся от того, что моя нога коснулось чего-то железно холодного. Так часто случается на этой кровати. День ото дня ситуация не меняется. Мои глаза тяжело открылись, будто предвкушая ещё один повтор. Сколько ночей я уже здесь провёл? Не могу сказать, ведь даже не помню, когда попал сюда.
Время в этом месте течёт не так, как обычно. Оно похоже на жидкость, нет, на смолу. Тянется, тянется, и нет никакой надежды на то, что тонкая струя порвётся. Не освободиться, не сделать что бы то ни было самостоятельно. Всё неизменно. Я просыпаюсь каждое утро, чувствую холодные прутья одной из стоек своей койки.
Я сел на кровати. Поскольку постельного белья здесь нет, то и переодеваться не было никакого смысла. Часов в комнате нет. Нельзя с точностью определить время завтрака. Из-за этого я старался спать как можно больше, дабы пропускать пустое время, в которое мне нечем занять свой мозг.
Но кроме заботы о разуме есть и вещи насущные, материальные. Проводя всё время в четырёх стенах, моё тело может ослабнуть, а мышцы – атрофироваться. Чтобы не допускать подобного, каждый день, утром, в обед и вечером я делаю набор упражнений, не требующих спортивного инвентаря. Это очень помогает занять себя, но мозг всё ещё отдыхает.
Я сел на холодный пол и заложил ноги под кровать. Моё туловище то поднималось, то опускалось, а локти рук, закинутых за шею, стремились коснуться противопоставленного колена. Даже не устаю. Это может быть и из-за чересчур долгого отдыха. Ужасное чувство замкнутости, но что ещё ужасней, так это моё равнодушие по этому поводу. Я сам себя боюсь, когда понимаю – я свыкся со всем этим. Изначально были мысли, позывы к побегу. Сейчас же… Толку от этого? В комнате только кровать и дверь в ванную. Всё окружение обшито металлом, а дверь ни разу не открывали. Еду я получаю через специальный бокс в стене. Я слышу звук открывающейся панели, но когда заглядываю в хранилище, задняя стенка уже закрыта, а еда ждёт.
Если уж на то пошло, то после таких тренировок я всегда голоден. Желудок сводит от странных звуков. Закончив упражняться, я с головой залез под кровать. Поскольку ножницы мне не доверяли, то ногти приходилось буквально стачивать о стальные ножки. Но не только ради этого я слонялся под своим спальным местом. Дабы иметь хоть какое-то представление о проведённом времени, я составил формальный календарь. Почему формальный? В нём нет точки отсчёта. Не могу вспомнить день, когда оказался тут. Из-за этого временная шкала представляет собой классы одинаковых промежутков времени, упакованные друг в друга. Они поочерёдно комбинированы по двадцать восемь дней, чтобы в случае появления точки отсчёта, я смог заполнить недостающие пробелы и с точностью записывать дату. Жаль, но меня никто не навещает. Было бы здорово сделать всё это хоть когда-нибудь. Тогда и это чувство бессилия, быть может, угаснет.
*ГУМ*
Услышав спасительные ноты стука подноса, я перекатился через плечо и оказался посередине комнаты. Я встал и открыл панель в стене. За ней располагался небольшой белый бокс, хорошо освещённый. На пластиковом подносе была размазана каша с мясом. Всё это дополняли витаминные добавки, в основном незаменимые минералы и витамин D, ведь я не бываю на солнце, и овощи редко дают. Довершали картину кусок сыра, масло и два ломтика белого хлеба с чаем.
Я жадно всасывал в себя всё до последнего подтёка соуса. Как же вкусно. Раньше я так не думал, критиковал местных поваров, но проведя какое-то время в заточении, ты понимаешь – любая еда священна. Особенно если кормят три раза в день, а спортом ты занимаешься постоянно. Хотя сказать, что я всё свободное время посвящаю своему телу, тоже нельзя.
Чтение тоже одна из привилегий этого места. Каждый день в тот же бокс мне передают список книг. Я надрываю бумагу напротив тех, что хочу прочитать. И уже через пару часов мне достаются самые что ни на есть настоящие бумажные книги. Мне нравится их запах. Они пахнут той свободой, что я оставил снаружи. Именно из кулинарных книг я узнал, как критиковать поваров. С дозировкой соли и соотношением ингредиентов у них всегда были проблемы.
*СЁРБ-СЁРБ*
Последние два глотка чая ушли в никуда. Я поставил всю посуду назад на поднос, тяжело взглянув на ложку. Была бы на её месте вилка… Очень тяжело придумать развлечение с гладким металлом, так что я и не пытался прикарманить столовый прибор. Однажды я оставил у себя стакан из-под чая. На следующий день мой рацион был урезан ровно на стакан чая. Пока я не вернул посудину всё так и продолжалось. Эти люди снаружи, должно быть, алчные.
Без понятия, как поднос исчез из бокса. Такого же шума открытия я никогда не замечал. И вы бы сказали, что это неважно, но ведь думать о таких простых вещах – моя единственная отрада. Пока не появляется он, то есть я. Мы часто играем. Раз в два дня, если быть точным. Однако в последнее время он часто приходит не по графику, чаще, чем обычно. Это пугает меня.
— Скучал? – раздался мальчишечий голос из угла комнаты.
— Я всегда скучаю.
Из тени вышел мальчик лет восьми, может меньше. Чёрные взъерошенные волосы, голубые глаза, рваные штаны и рубаха в машинном масле. Таким я был, когда попал сюда. Эту самую одежду я отдал, а потом через бокс получил свой серый комбинезон на молнии.
Должно быть, из-за пустоты в голове мой мозг начал формировать образы и проецировать самого меня в качестве галлюцинации. Что ж, я не против понемногу сходить с ума. Быть психом, по крайней мере, весело. Ты никогда не останешься один. Шизофрения – моё спасение.
— Белые или чёрные?
Мальчик вытянул руки и разжал кулаки. На ладонях красовались две пешки противоположных цветов. Шахматы. Как я уже говорил, мы всегда играем. И не знаю почему, но это всегда должны быть шахматы. Конечно же, я выберу белых. Они ходят первые. Не скажу, что это значительное преимущество, но иногда позволяет перехватить инициативу или же просто сократить ожидание начала игры.
— Белые.
— Как всегда.
Мальчик сел на пол, скрестив ноги. Он поставил пешки в воздух. Под ними тут же появилась игральная доска со всеми остальными фигурами, уже расставленными на своих местах. Пешки продвинулись на пустые ячейки в их рядах. Создавалось впечатление живой игры, будто фигуры на самом деле являются людьми. Каждый из них что-то значит, имеет силу, но полностью лишён индивидуальности. На поле боя уникальными являются лишь лидеры, но не стоит забывать – лидеры противника также уникальны.
Я сделал свой ход. Мальчик ответил. Чтобы не перекликаться нашими одинаковыми именами, я дал ему другое. Как-то давно, не помню где, но я услышал его. Это из сказки, пришедшей с востока. Сатору, что означает «восходящая звезда». Странно, ведь обычно звёзды лишь падают. Поэтому мне и приглянулось такое имя для моего воображаемого друга. Это имя создаёт иллюзию сопротивления происходящему. Я верю, однажды и моя звезда взойдёт. Я знаю, моя жизнь не кончится в клетке. Нужно лишь подождать.
Мы играли довольно долго. Ограничение на время хода полностью отсутствовало, так что иногда партия длилась даже не один день. Я запоминал расстановку фигур, а Сатору каждый раз просил меня не жульничать. Однажды я ослушался. На это мальчик мгновенно исправил расположение фигур на доске. Тогда я забыл, ведь это лишь отражение моего разума. Чёрт, я мог бы хоть раз выиграть у самого себя.
— Айк, откуда ты знаешь правила игры?
— В каком смысле? Ты же сам меня научил.
— Я не умею того, что не умеешь ты. Разве мы летаем?
Сатору расплылся в вежливой улыбке, и его палец упал на слона. Он передвинул фигуру, мой конь пал смертью храбрых. Если задуматься, я ни разу не выиграл. Быть может, я совсем и не знаком с правилами. Наверное, это лишь игра моего воображения. Ведь я проигрываю мальчишке! Хм, но я выгляжу так же, как и он. Разница в работе мозга? Верно, моя голова работает на нас двоих.
— Разве это не странно, уметь играть в шахматы в шесть лет?
— Ты мне ответь. Ты же тоже играешь.
— Ха-ха. Прав, как всегда ты прав.
Хотелось бы мне сейчас променять свою правоту на удачный открытый ход в обороне Сатору, но нет же, ничего. Похоже, я снова сдаю позиции. Сначала думал, мне разонравится проигрывать. Однако теперь моё мнение изменилось. В проигрышах тоже есть свои плюсы. Учишься на своих ошибках. Хотя ошибок слишком много. Что ж, делать мне больше нечего. Все книги дочитаны, а новые ещё не поднесли.
— Конь на G7. Шах и мат в два хода.
— Чёрт… — процедил я сквозь зубы.
— Чем теперь займёмся? Можем сходить в парк развлечений или бить мяч на улице до заката.
— Очень смешно.
— Разве я смеюсь?
У Сатору довольно серьёзное выражение лица. Я редко вижу его таким, ведь чаще всего мальчик лишь веселит меня. От такого настроя и напора мне стало не по себе. Наверное, я побледнел. Неужели сошёл с ума настолько быстро?
— Ах-ха-ха. Видел бы ты своё лицо!
Сатору свалился на пол и в истерике захохотал. Он ворочался, перекатывался от стены к стене. Как здорово, что только я его вижу и слышу. Какое же всё-таки детское у меня воображение. Стоп, но ведь так и должно быть. Мне всего шесть лет. Даже я понимаю, что ненормально развит для себя в таком возрасте. Может, это и есть причина моего заточения? Это больница? Неужели я попал сюда из-за плохой психики, а не психика стала плохой из-за попадания сюда?
*БАХ*
Читайте ранобэ Во имя завтрашнего дня на Ranobelib.ru
Раздался глухой стук из бокса. Я открыл стальную дверцу и изъял оттуда книгу. Сегодняшний заказ – «Двадцать тысяч лье под водой». Звучит как что-то, связанное с рыбами и морскими обитателями. Стоит почитать. Я улёгся на пол и открыл книгу. Сатору также лёг и уставился в буквы на страницах.
— Айк, ты умеешь читать?
— Ты же знаешь, что да.
— Откуда?
Я не знал, что ответить. Каким-то образом я всегда это умел, и мне не пришлось напрягаться. Помню, как глупо себя чувствовал, когда мне давали раскраски для малышей в первые дни моего заключения. Или это были не первые дни…
Спустя 7 часов.
— Ух ты, они хоронят мёртвых на дне океана, в кораллах. Айк, ты же хотел увидеть море?
Это так. Я всегда считал его спасительным местом. Там невозможно воздвигнуть стены или же каким-либо образом отгородить. Волны такие своевольные, они никому не подчиняются, лишь несут корабли, куда им вздумается. И я хочу также, хочу быть унесённым волнами. Но в голове, в отличие от образа свободы, встают проблемы: где взять еду, воду, защиту от солнца, туалет, развлечения. Должно быть, это моё прагматичное мышление не даёт мне помечтать.
— Да.
— Ты думаешь, оно большое?
— Уж побольше этой комнаты.
— А если бы у тебя был свой корабль, ты бы стал капитаном?
— Наверное, но зависит от корабля.
— Что бы ты сделал первым делом?
— Хм. Ну, я бы нашёл верную команду, позвал бы друзей, если бы имел таковых.
— Разве я не твой друг?
— Тут дело другое. Ты всегда со мной. Как ни печально…
— Эй, я всё слышу!
— Я не собираюсь извиняться.
— Хм.
Сатору надулся, как маленькая девчонка. Странно, но его поведение почему-то кажется очень наигранным, будто мальчик притворяется. Мне думается, на самом деле он, то есть я, обдумывает нечто иное, выходящее за рамки нашего разговора.
Мальчик нервно потрепал меня за плечо, чтобы я читал дальше. До меня дошло. Если я не прочту, то и Сатору не сможет узнать, что происходит в книге. Выходит, я читаю за нас двоих. Должен ли я чувствовать груз ответственности? Хм, ничего такого за собой не замечаю.
14 февраля 2009 года, 6:38 утра, точное место неизвестно
— Подъём, соня! Бегом умываться. Сегодня у тебя важный день.
Сукин сын. В последний месяц он стал более материален. Сатору будит меня по ночам, отвлекает от занятий спортом, еды и чтения. Он стал таким невыносимым. Раньше ничего подобного не было. Мальчик не слушается, бесится, пытается раскрыть свой глупый юношеский характер. И, кроме того, его всё больше интересует мир за этими стенами. Ненормальный.
На этом моменте меня бросило в дрожь. Я понял – теперь Сатору стал для меня человеком. Не копией моей индивидуальности, а полноценным другом со своими плюсами и минусами. Вместе со мной он развивался. Мальчик в моей голове становился всё больше похожим на ребёнка, а я старел в геометрической прогрессии. Пару дней назад у меня выпал молочный зуб. Не слишком ли рано для такого? Хотя откуда мне знать!
— Отвянь, Сатору. Иди выспись, а потом уже людей шугай.
— Так кроме тебя мне не с кем поговорить. Ну, Айк, вставай.
Мальчик начал тормошить меня за бок. Удивительно, но я буквально чувствую его прикосновения. Это уже страшно. Я окончательно сошёл с ума от одиночества. И всё происходящее по ночам не улучшает ситуацию. У меня было время, чтобы отмести идею с больницей. У меня часто берут анализы, но никогда не лечили.
— Сатору, тебе придётся встать.
— Зачем?
— Чтобы сдать кровь.
*ТУК ТУК ТУК*
В дверь моей камеры постучали. Я знаю, что это значит. Кое-как поднявшись и проковыляв к двери, я вставил руки в круглые отверстия на уровне груди. Кольца зафиксировали мои кисти. Через пару секунд в каждую руку впилось по четыре иглы, располагавшиеся по кругу через каждые девяносто градусов. Градусы… Что это такое?
Струи крови, не успевавшие втягиваться иглами, засочились по коже. Процедура длилась около минуты. В конце концов, я обессилил. Мои руки отпустило, и я тут же вбежал в ванную, чтобы напиться воды и отмыть кровь, почти успевшую свернуться. Может, стоит и душ принять, дабы окончательно проснуться. Так я и сделал. Моечная представляла собой кабину. В стенки были встроены разбрызгиватели. Они стреляли тонкими и слабыми струями горячей воды. Я смыл с себя пот, грязь и отсохшую кожу. Почистив зубы, я сменил комбинезон на новый, а старый сложил в бокс. Он беззвучно исчез. Я всё ещё не знаю, как они это делают.
— Я же говорил. Тебе спасибо стоит сказать, – выпендривался Сатору.
Спасибо? За что? Ты же просто разбудил меня перед забором крови. И тут мои ноздри расширились, а голова треснула, будто идея поразила меня, как молния. Откуда Сатору узнал про забор крови? Неужели есть в этой комнате нечто, что выдаёт время сдачи анализов? Ничего не нахожу, но, возможно, моё подсознание знает ответ.
— Сатору, откуда ты узнал про забор крови?
— Бе-бе-бе.
Мальчик оттянул веко и высунул язык. Ну всё, эта скотина у меня доплясалась. Такое поведение стало последней каплей. Я напрочь забыл о нематериальности своей цели и со всей силы ударил его в живот, но, естественно, рука прошла сквозь тело. Я рухнул на пол и ударился головой о бортик кровати. Крови нет, но больно. Сатору лишь рассмеялся.
