— А теперь давайте возобновим слушание… — сказал маркиз Халкион, наблюдая за окружающими.
В конце концов, его полный сложных эмоций взгляд обратился к Рёме. В этом взгляде сильнее всего ощущались ненависть и презрение. Но в сравнении со временами, когда они встретились впервые, теперь все было иначе. Например, его ненависть отныне содержала явно выраженное убийственное намерение.
«Думаю, он чувствует себя ущемленным…»
Существа, называемые аристократами, придавали слишком большое значение видимости и сохранению лица. Для Рёмы, жившего в современном обществе, это казалось даже забавным, но для дворян этого мира даже внешний вид был вопросом жизни и смерти.
Для наглядной аналогии можно было бы привести в пример японский переносной алтарь. Это был священный предмет, который обычно использовался, когда Божество святилища принимало решение о переезде. Естественно, переносная святыня должна была сохранять достоинство и святость, присущую Богу. Так что пластиковые или более дешевые аналоги даже не рассматривались. Какое божество пожелало бы пользоваться подобным убожеством?
Портативный храм должен был быть создан из ценных пород дерева и излучать ауру роскоши, быть торжественным и в то же время мобильным и легким. Как и аристократическая аура, это было необходимо для сохранения имени и достоинства Бога.
Дворянство должно было демонстрировать собственное превосходство над обычными людьми, быть более респектабельным и впечатляющим. Теми людьми, кто не только обладал властью, но и имел на ее полное право.
В страхе или в любви, но аристократ не мог существовать без других.
Фактически вассалы не последуют за аристократом, если он не в состоянии вести себя как достойный дворянин. То же самое с подданными более низкого ранга. Такое уже случалось, что некоторые дворянские дома утратили свои власть и земли только лишь потому, что вассалы покинули их.
Конечно, фундамент дома маркиза Халкиона, одного из самых важных родов королевства Розерия, нельзя было разрушить так легко. С другой стороны, нельзя упускать из виду тот факт, что их критиковал оппонент, которого они сами считали выскочкой и пустым местом.
Так что существовал единственный способ избавиться от этой занозы.
«Похоже, они подошли к делу со всей серьезностью, ха?»
До сих пор дворяне Королевства Розерия считали Микошибу Рёму врагом.
Но теперь все было иначе. Рёма впервые стал личным врагом маркиза Халкиона.
Во взгляде маркиза чувствовалось мрачность и убийственные намерения. Только идиот мог бы поверить, что человек с подобным взглядом способен на справедливые суждения.
Но Рёма был готов к этому с самого начала. Правда, в какой-то момент он даже засомневался в собственном слухе.
– Больше нет смысла слушать историю барона Микошибы…
И многие его поддержали. Все это произошло благодаря уверенности маркиза Халкиона. По крайней мере, большинство присутствующих верили в его расследование.
Конечно, когда дело касалось разумности этого решения, история была отдельная. Но даже это не было самой большой проблемой.
«Ой, снова?»
Изо рта Рёмы вырвался легкий вздох.
Конечно, позиция аристократии с самого начала была прозрачна, и Рёма не ожидал иного от судебной системы этого мира. Однако казалось естественным, что такую прозрачность хотя бы будут пытаться маскировать. Проигнорировать это приравнивалось к отказу от соблюдения требования хотя бы минимальной объективности и справедливости.
«Помимо правила выживания наиболее приспособленных, роль играет строгость системы статусов. Более того, многие из составляющих Палату Лордов аристократов считаются влиятельными с момента основания Королевства. С другой стороны, я, выскочка, который не понимает этого мира. Так что они наверняка полагают, что у них нет причин считать меня равным им. Что ж, исходя из принципов этой аристократии, то, что сказал маркиз Халкион, может быть нормальным. Но если бы судья принял решение до обсуждения, в современном мире он бы заслуженно отгреб импичмент…»
Разумеется, причиной этому было создание иллюзии справедливого судебного разбирательства.
Многие люди, живущие в отсталых странах, могли понимать это не совсем правильно, но справедливость и закон не были полностью равны.
Справедливость была идеей, которая существовала в сознании каждого человека. Хотя некоторые такие идеи могли быть общими для всех, существовало невероятное разнообразие вариантов, опирающихся на религию, культуру, историю страны, ее традиции и многое другое.
С другой стороны, закон был не чем иным, как определением справедливости, исходящим из интересов и позиции конкретной социальной группы, чье большинство проживало на определенной территории. Было бы проще, если бы все принимали этот закон безукоснительно и фундаментально. Или, в качестве альтернативы, закон стоило бы формулировать так, чтобы каждый мог принять его в приемлемом для себя диапазоне.
Такая логика казалась действительно естественной.
Как правило, великие умы стран затрачивали много времени и усилий, чтобы привести закон и справедливость в соответствие с ценностями, которые кажутся приемлемыми для всех.
Закон был не чем иным, как правилами, объясняющими, что разрешено, а что нет, для поддержания функционирования того, что называется обществом. При этом, даже если закон и справедливость не были равны или равнозначны, обычно существовал целый пул правил – законов, которые поддерживали или дополняли друг друга, действуя в одном направлении и не противореча друг другу.
Причина, по которой у японских юристов на значке присутствовал символ весов, заключалась в том, что они несли ответственность и контроль над справедливостью, как и богиня справедливости Фемида, из изображения которой и был взят этот символ.
Однако нынешняя ситуация заставляла лишь качать головой да недоуменно вскидывать брови.
Такой разрыв между законом и правосудием…
Подрыв, так сказать, доверия к судебной системе.
Читайте ранобэ Летопись войны в Вортении на Ranobelib.ru
Безусловно, судья был человеком, а значит невозможно было полностью исключить влияние человеческого фактора, предрассудков, стереотипов и понятия индивидуальной справедливости. Даже мифические божества время от времени действовали под влиянием собственных эмоций, так что было не странно, что даже самый стойкий человек не всегда мог сохранять абсолютную беспристрастность и нейтралитет.
Например, в случаях воистину жестокого преступного деяния, человеческие эмоции реагировали сразу же, безусловно влияя на принятие решения о наказании виновного.
Однако смысл любой истории может значительно измениться, если расспросить о ней двух совершенно разных людей.
Независимо от личности судей, они должны скрывать свое явно предвзятое отношение и пытаться приложить максимальные усилия для сохранения справедливости, даже если это будет лишь прикрытием. Каковы бы ни были намерения судьи, даже если полностью честными и благородными, его личные мысли и мнения во время судебных разбирательств должны быть оттеснены в сторону.
С этой точки зрения поведение маркиза Халкиона было неприемлемым.
Однако это была позиция человека из современного общества.
«При условии относительно аналогичной деятельности, нет смысла исключать этику людей из этого мира».
Понятия честности и справедливости этого мира явно не совпадали с таковыми из мира современного. Даже в реальном мире, понятие справедливости менялось в зависимости от эпохи и страны. А раз уж мир был другим, было бы глупо расценивать его принципы с позиции иной реальности.
«Я, в принципе, не собирался подчиняться их правосудию, так что…»
Рёма не собирался называть этот мир злым, и не имел никакого намерения отказать маркизу Халкиону в справедливости. Но в то же время он не собирался подчиняться их законам.
Действительно, беседа была важным инструментом для понимания других. Большинство людей знали, что противная сторона в разговоре может найти компромисс или даже остановить конфликт. Но в этом случае рассчитывать на подобное было бы наивно.
Верящий в свое превосходство маркиз Халкион вряд ли прислушался бы к словам Рёмы. Так что сейчас он лишь ухмыльнулся, вновь открывая рот:
— Похоже, что у барона Микошибы какие-то неправильные представления о Палате Лордов. Однако мы гордимся тем, что защищали страну в роли стража закона с самого момента основания этого Королевства. Поскольку мы провели несколько месяцев расследования, прежде чем провести это слушание, маловероятно, что мы услышим что-то, что откроет нам новые подробности или будет максимально объективным. В конце концов, никто не сможет оспорить тот факт, что вы нарушили национальное законодательство, и это, в свою очередь, привело к смерти графа Зальцберга и десяти северных семей…
Эти слова могли бы считаться неуместными для главы Палаты Лордов, но, увы, они в полной мере отражали позицию каждого из присутствующих. При слушании подобного дела было естественно привлечь к даче показаний заинтересованных людей. И как заявлял маркиз Халкион, даже если в мнении сторон не было нейтралитета, это вряд ли сочли бы ошибкой.
С другой стороны, учитывая обстоятельства, приговор мог испортить имидж страны.
Так что вскоре кто-то со стороны маркиза несмело произнес:
– Я уверен, что вы правы, маркиз. Но ради соблюдения традиций…
Учитывая, что говорившим был граф Айзенбах, маркиз Халкион почтительно склонил голову. Возможно, он решил выслушать это мнение потому, что все уже и так подошло к концу и все точно знали, к какому именно. Или же, возможно, он каким-то образом почувствовал, что слова графа имеют смысл…
— Думаю, вы правы… Похоже, я немного забежал наперед, — затем, откашлявшись, он снова спросил Рёму: — Итак, барон Микошиба, мы продолжим слушание… Возможно, вы хотите озвучить какое-нибудь объяснение?
Выражение его лица при этом идеально подходило человеку, точно уверенному в своей победе. Ну, или он так думал.
«В конце концов, факт смерти графа и других дворян правдив…»
Рёма даже не собирался отрицать, что уничтожил северную знать. Но и не планировал просто смириться с тем, что сядет из-за этого в тюрьму. Поэтому он произнес слова, которые приготовил давно:
— Даже если я попытаюсь придумать оправдания… Это правда, что я уничтожил дом графа Зальцберга и десять семей, которые считали его своим господином. Однако я не могу понять, почему меня вызвали на слушание в Палату Лордов. Я лишь выполнил свой долг аристократа Королевства Розерия, чем очень обязан Ее Величеству Королеве Люпис.
Слова, вырвавшиеся изо рта Рёмы, громко эхом разошлись по комнате. Воцарилась тяжеловесная тишина.
Всем присутствующим потребовалось время, чтобы понять заложенный в эту речь смысл. И после того по помещению разнеслись гневные оскорбленные голоса.
— Что за глупость?! О чем он говорит?
Маркиз Халкион невольно перевел взгляд на сидящего рядом с ним графа Айзенбаха. Однако граф, как и маркиз, не мог скрыть своего замешательства. Слова Рёмы его по-настоящему шокировали.
При этом он сам озвучил это с предельным спокойствием.
«Этот человек признал, что вел войну против графа Зальцберга и других десяти семей. И все же, почему он такой спокойный?»
Маркиз Халкион вполне естественно засомневался.
Нынешние слова Рёмы были эквивалентны высказыванию о том, что он не может понять, почему его считают виновным, несмотря на то, что он сам признался в преступлении.
«Он что, не понимает значения своих собственных слов? Нет, вряд ли…»
Если бы это был нормальный суд, его слова были бы немыслимы. Вот почему в голове маркиза родилась вполне логичная мысль: «Какова его истинная цель?»
Маркиз уставился на человека, спокойно стоявшего перед ним. Словно пытался заглянуть прямо в его душу.
