— Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем иссякнет магическая сила? — размышляла Дитлинда вслух. — Надеюсь, я успею получить Грутрисхайт до этого…
Бросив на меня последний взгляд, она покинула комнату; её туфли зацокали по каменному полу.
Для этой дурочки ни королевский приказ, ни мой статус члена герцогской семьи ничего не значили. Я не должен был исходить из того, что она дворянка: она следует только своим желаниям. Если бы я учёл это, то, возможно, сейчас имел бы преимущество. Я мог бы отвести её в дальнюю комнату, снять с неё серебряные одежды, убрать вуаль, в которую, предположительно, была вплетена серебряная нить, и испепелить её лицо, похожее на лицо Вероники, самой жаркой магией огня, которую я мог создать.
К моему разочарованию, такой возможности больше не было: Летиция поразила меня ядом. Должно быть, он был особенно сильным, так как, несмотря на круг защиты и очищения в амулете Розмайн, моё тело было полностью парализовано.
«Дитлинда назвала его ядом мгновенной смерти».
Я понимал, что Летицией манипулировала Дитлинда, но я всё равно не мог не разочароваться в ней. Я говорил ей, что исчезновение Росвиты, скорее всего, результат какого-то плана и что ей следует отказаться от поисков слуги, но из-за своего невежества Летиция всё равно выступила против меня. Попав в ловушку врага и приняв участие в убийстве, она превратилась в моём сознании из кого-то, кого нужно воспитывать и защищать от врагов, в дуру, которая не понимает советов и приносит кучу вреда.
«Это бесполезно. Совершенно бесполезно».
Юный возраст Летиции не был оправданием: ещё ребёнком Вильфрид был наказан за то, что без разрешения проник в Белую башню и пытался спасти пленницу. Даже несмотря на то, что с ситуацией удалось справиться, его в любом случае едва не лишили наследства.
Летиция была членом герцогской семьи Аренсбаха. К тому же она приехала сюда без родителей и оказалась перед лицом двух могущественных врагов, жаждущих её уничтожения. Её положение и так было достаточно шатким — какое наказание она понесёт за убийство своего наставника, прибывшего в Аренсбах по королевскому приказу, члена чужой герцогской семьи? Даже при самом благоприятном раскладе она будет не единственной казнённой.
«Никогда я ещё не встречал кандидата в аубы, столь трагически ничего не осознающего».
Сколько последователей придётся наказать вместе с Летицией? И свитой дело не закончится. Дворян её фракции явно попытаются выдать за соучастников преступления. Невозможно было подсчитать, какой ущерб нанесёт весь этот инцидент: Дитлинда и Георгина не упустят такую прекрасную возможность посеять хаос.
Что касается Росвиты, то её, скорее всего, убьют, чтобы заставить молчать. Не было никаких шансов, что её когда-нибудь освободят, но даже если невозможное произойдёт, вернувшись, Росвита лишь узнает, что её заточение подтолкнуло Летицию к убийству, а затем будет наказана вместе с ней. Я даже представить себе не мог, в насколько глубоком отчаянии она будет.
По правде говоря, моё сочувствие было обращено не к Летиции, а к её последователям: они были обречены из-за глупых действий своей госпожи.
«Интересно, удалось ли Экхарту и Юстоксу спастись?»
Размышления о последователях Летиции заставили меня задуматься о судьбе своих собственных. Если они остались здесь, в Аренсбахе, то, скорее всего, были втянуты во всю эту кашу. В худшем случае на них также могут возложить преступления Летиции. Самое большее, что я мог сейчас сделать, — это молиться, чтобы именные камни дошли до них и чтобы они спасли себя, отменив посвящение. Возможно, они догадаются, что произошло, но у них не было никаких возможностей попасть ко мне. Даже если они доберутся до Эренфеста и объяснят моё положение, никто не сможет меня спасти. Я просто надеялся, что люди, которые всегда были мне так преданы, смогут провести остаток жизни в мире в своём родном герцогстве.
«Завтра в полдень, я бы сказал».
В этот момент моя магическая сила иссякнет. Успеют ли Экхарт и Юстокс добраться до Эренфеста и высвободить камень Лазафама до этого времени? Это было моей главной тревогой.
«Меня не волнуют опасности. Пожалуйста, возьмите меня с собой», — просил меня Лазафам, но я велел ему оставаться в поместье и присматривать за вещами. Я намеревался вызвать его со всем своим багажом, как только окажусь в большей безопасности, но теперь этого не произойдёт. Будет ли он обижен на меня за то, что я не сдержал обещания?
«Если подумать, то, наверное, Экхарт и Юстокс вернутся, чтобы отомстить».
Кроме моих последователей, почти все обрадуются известию о моей смерти. Определённо будут рады Дитлинда и Георгина, а также зент, который приказал мне переехать в Аренсбах. Королевская семьи и дворяне Центра наверняка с облегчением услышат, что я больше не смогу использовать Розмайн для поисков Грутрисхайта, как они все подозревали.
Розмайн будет оплакивать меня, но Эйвермин приказал ей убить меня, чтобы закончить свою Книгу Местионоры. Скорее всего, получение недостающей части станет для неё облегчением. Ведь так она не испытает пытки нашей борьбы друг с другом. Эта юная девушка необычайно нетерпима к смерти, однако без моей гибели рухнет вся страна. Розмайн — страстная любительница книг, так что, возможно, она уже догадалась о причинах, по которым я просил её создать магическую бумагу высочайшего качества.
«Предупредить Сильвестра уже невозможно».
Это была идея Георгины — манипулировать Летицией, а значит, именно она была причиной моего нынешнего затруднительного положения. Без сомнения, она уже направлялась в сторону Эренфеста под предлогом участия в весеннем молебне. В письмах Экхарта и Юстокса, которые они пытались доставить, этого не было — мне было интересно, смогут ли они сами докопаться до истины.
«Я прошу тебя, приведенного ко мне Богиней Времени… защити Сильвестра и защити Эренфест», — я вспомнил последние слова отца, обращённые ко мне. Несмотря на то что я приехал в Аренсбах, чтобы присматривать за Георгиной, я не смог предупредить Сильвестра о величайшей угрозе, которую она теперь представляла. Тут же голос в моей голове сменился голосом Вероники.
«Зачем герцогской семье никчемные люди, которые не приносят никаких результатов? Воспитывать их — пустая трата ресурсов. Их жизнь не имеет ни малейшей ценности».
Вероника, похоже, была права. В самый ответственный момент я оказался бесполезен.
«Прости меня, отец. Я не смог защитить Эренфест и Сильвестра, как ты просил».
Одно за другим лица всплывали в памяти, а затем исчезали. Зрение затуманилось, сознание ускользало. Даже держать глаза открытыми стало непосильной задачей. Я перестал бороться с болью и расслабил своё тело.
***
Я закрыл глаза лишь на мгновение, но мне показалось, что прошла целая вечность. Это было странно, но я заметил, что непрекращающееся высасывание моей магической силы внезапно прекратилось. Более того, меня окутала чужая магическая сила.
«Моё имя украли?!»
Окутывание чужой магической силой было для меня не в новинку. Однако в отличие от того момента, когда я давал своё имя отцу, во время этого связывания не было боли. Магическая сила, окружавшая меня, была такой же, как и та, что защитила меня, когда яд Летиции активировал амулет Розмайн.
Технически я действительно доверил свой камень посвящения имени Розмайн, спрятав его в двойное дно сумки, но на том камне было вырезано имя «Квинта», а не «Фердинанд». Более того, она была категорически против того, чтобы брать имена и нести бремя чужих жизней. Она никогда бы не подумала о том, чтобы украсть имя незнакомого ей человека.
Не успел я оправиться от шока, как в голове зазвучал голос Розмайн: «Не сдавайтесь, господин Фердинанд. Я обязательно приду вас спасти, и ничто не сможет меня остановить! Живите!».
«Идиотка. Что это за приказ?!» — возмутился я.
Как только я бессознательно попытался сопротивляться приказу, в моё тело тут же проникла боль, не похожая на последствия яда: я испытывал странное ощущение, будто моя «хозяйка» душит меня своей магической силой. Я заворчал, соглашаясь с её приказом:
«Прекрасно. Я буду использовать любые средства, чтобы жить».
Как только я принял желание Розмайн, боль исчезла. Кража имени произошла мгновенно, и, несмотря на то что я ещё не видел, кто это сделал, мне уже приказывали. К тому же моё согласие было принято без всяких слов. Достаточно было простого мысленного ворчания. От ужаса, что у меня украли имя, мне захотелось вздохнуть, но получился лишь сиплый выдох.
«Я сам виноват, что послал ей свой камень посвящения имени… но Юстокс, должно быть, подтолкнул её».
Розмайн была категорически против того, чтобы брать чужие имена, но у Юстокса всегда были свои способы. Он знал, что она может использовать свою магическую силу, чтобы отсрочить мою гибель, и что девушка ненавидела позволять другим умирать больше, чем брать их жизни в свои руки. Убедить её было бы несложно. Без сомнения, она взяла моё имя с единственным намерением спасти меня.
«Розмайн приказывает мне жить, когда боги хотят, чтобы один из нас умер?»
Я подозревал, что она даже не задумывалась об этом. Она могла бы просто подождать, и моя мудрость стала бы её. Если бы мы оба существовали, то в конце концов нам пришлось бы сражаться до смерти, как того требовали боги. Эйвермин, должно быть, сказал ей то же самое, что и мне, но она всё равно отдавала предпочтение моей жизни. Как всегда, я мог охарактеризовать её лишь как идиотку, действующую в соответствии со своими эмоциями.
Но в то же время я почувствовал облегчение, узнав, что она не желает моей смерти. Она по-прежнему считала меня членом семьи, хотя бы в какой-то степени.
«И всё же… Живите, да?»
По мере того как шок от того, что у меня украли имя становился всё меньше, ускользал и мой разум. В голове забрезжили отблески прошлого.
«Ты сможешь жить так, как тебе хочется. У тебя будет свобода создавать свою собственную жизнь и мечты…» — сказала женщина, которая дала мне имя Фердинанд во дворце Адальгизы. Мне сказали, что она моя мать, но в то время само это понятие было мне чуждо. Она говорила со мной только один раз, насколько я помню. В том единственном разговоре она сказала мне, что я могу жить так, как захочу. Но я не знал, что значит жить свободно или иметь мечты. Всё моё существование проходило в подготовке к превращению в магический камень, и я ни разу не задумывался о том, что буду делать, если эта судьба так и не наступит.
— Госпожа Ирмхильда, что такое мечта? — спросил я, когда меня перевели в Эренфест. Она была сводной сестрой моего отца и в то время выполняла роль моей опекунши. Она скончалась ещё до моего крещения, но если бы она осталась жива, то стала бы второй женой моего отца и моей дворянской матерью.
Госпожа Ирмхильда в задумчивости коснулась своих бледных, небрежно переплетенных волос.
— Это желание, чтобы все было по-особенному. Есть ли что-нибудь, чего ты желаешь, Фердинанд?
— Мне кажется, теперь я могу жить свободно, со своими мечтами… но какие у меня мечты?
— Как я понимаю, у тебя пока что их нет. Возможно, сейчас ты их не осознаешь, но однажды узнаешь. Как только ты найдёшь желаемое, живи, чтобы воплотить это в жизнь и защитить.
Госпожа Ирмхильда ответила добрым голосом и попыталась погладить меня по щеке, но её движения были несколько неловкими: она не привыкла общаться с детьми. В то время, улыбки были для меня крайней редкостью, я хорошо запомнил, как потрясенно смотрел в её золотисто-карие глаза.
«В конце концов, чего я хотел?»
Может быть, потому, что я находился на границе между жизнью и смертью, всплывали воспоминания, которые раньше были задвинуты в самые дальние уголки моего сознания. Я пробыл с госпожой Ирмхильдой совсем недолго, поэтому мало что о ней помнил. В основном я вспоминал то, что мне рассказывали о ней люди, когда её уже не стало.
— Госпожа Ирмхильда, почему я здесь?
— Потому что кто-то пожелал, чтобы ты жил, Фердинанд. Моё желание — чтобы ты продолжал жить, рос здоровым и однажды встретил этого человека.
Читайте ранобэ Власть книжного червя на Ranobelib.ru
Я так и не узнал, с кем госпожа Ирмхильда хотела меня познакомить, но воспоминания о нашем разговоре всегда были ярки в моей памяти. Вероника постоянно твердила, что я бесполезен, и этот разговор стал важной для меня поддержкой в детстве. Во дворце Адальгизы я был не более чем магическим камнем.
«Подозреваю, что умру, так и не увидев того человека, с которым госпожа Ирмхильда хотела меня познакомить».
Продолжая блуждать мыслями, я вдруг заметил, что магический круг стал высасывать из меня всё меньше магической силы. Вероятно, это было связано с тем, что Розмайн приказала мне жить и окружила своей магической силой. Как бы я ни был расстроен тем, что моё имя украли, это, конечно, в какой-то степени отсрочит мою смерть.
«Хотя я бы не считал это поводом для надежды».
Это означало бы небольшое увеличение срока жизни, но не жизнь: яд не успел полностью вывестись из организма, и я всё ещё не мог двигаться. Меня скорее прикончили бы, чем спасли, особенно если учесть, что единственными, кто в данный момент мог войти сюда, были Летиция, Дитлинда и Георгина — те, кто желал мне только зла.
«Если бы я только мог двигать руками».
Хотя мой штап был запечатан, в моём распоряжении все ещё оставались магические инструменты. В амулете Розмайн также был круг очищения. Если бы я мог как-то остановить истекающую из меня магическую силу и зарядить свои инструменты, то смог бы очиститься от яда.
Я попытался пошевелить руками. Они просто дрожали, но, видимо, это в какой-то степени сработало: магический круг стал высасывать ещё меньше моей магической силы. Это было неплохое начало, но, увы, на этом моё сопротивление закончилось. Моё зрение становилось всё темнее, пока мир вокруг меня полностью не исчез.
***
Я проснулся от внезапного наплыва воды. Безжалостные волны поглотили меня и подбросили в воздух, лишив возможности дышать. Всё произошло так внезапно, что я даже не мог осознать, что происходит.
«Неужели они наконец-то пришли, чтобы покончить со мной?!»
Я так и подумал, но вода продержалась всего несколько мгновений, а потом исчезла. Я оказался с другого конца и был сухим, как кость, что означало, что это, должно быть, был вашен — даже в оцепенении я смог это понять. Откашливаясь и отплевываясь, я понял, что заклинатель, вероятно, пытался очистить комнату от яда: дышать вдруг стало намного легче.
«Какой-то звук?..»
Я понял, что кто-то вошёл, но не мог ни пошевелить головой, ни открыть глаза. Уши, видимо, тоже были повреждены: мне приходилось полагаться только на вибрацию шагов. По тяжести каждого из них было ясно, что это не ребёнок.
«Это означает, что это Дитлинда или Георгина, я полагаю».
Кто бы это ни был, мой палач переместил меня, прежде чем влить в рот какую-то жидкость. Моя рука больше не лежала на круге восполнения, и в тот же миг мана потекла в мои магические инструменты и амулеты. Все последние следы старого яда были очищены, и какой бы яд ни был введен в меня, его вскоре постигнет та же участь, если, конечно, он был обычным. Я напряжённо ждал, пока всё это покинет мой организм, чувствуя, как магическая сила снова течёт сквозь меня… пока в рот мне не влили другую, более насыщенную жидкость.
«Гх! Что это за яд?!»
Я выплюнул мерзкую жидкость и, собрав все силы, сдвинул своё деревянное тело настолько, чтобы прижать нападавшего. Розмайн приказала мне жить, и я должен был устранить угрозу любыми средствами.
— Кто ты? — потребовал я, сузив мутные глаза в попытке сфокусировать их. Я не мог определить, кто из трёх потенциальных нападавших пришел закончить работу.
На меня смотрели два широких золотистых глаза. До моего слуха донеслось «Розмайн!», и хотя голос был очень слабым, он всё же чем-то напоминал её. Однако фигура передо мной совсем не походила на неё, и, прежде всего, Розмайн никогда бы не получила доступ в эту комнату.
— Невозможно. Розмайн лишь такого роста, — сказал я, всё ещё настороженный. Вместе с тем однако я попытался пошевелить рукой, чтобы ослабить цепи, которыми намеревался её задушить. Но моё тело двигалось не так, как мне хотелось: процесс очищения должен был завершиться ещё нескоро, о чём свидетельствовали мои всё ещё болезненные вздохи.
— Э?! Что значит невозможно?! — закричала женщина, резко сев так, что цепь вонзилась ей в шею. — Гух!
«А. Да. Это точно Розмайн».
Как только я убедился в этом, напряжение и подозрительность, обуревавшие меня, исчезли. Я перевернулся на бок и уставился на Розмайн, у которой на глаза навернулись слёзы и которая без конца что-то бормотала. Она слишком сильно изменилась для такого простого замечания, как «Ты, конечно, выросла». Казалось, она повзрослела сразу на четыре, а может, и на пять лет, что было совсем не похоже на обычный скачок роста. К тому же она стала настолько красивой, что я с трудом верил своим глазам. Это было настолько ненормальное превращение, что его невозможно было понять человеческим умом.
«Значит, в дело вмешались боги».
Было ясно как день, что Эйвермин предпочитает Розмайн мне. Должно быть, во время её путешествия в Сад Начал произошло что-то, что объясняло эту почти искусственную красоту, которую она вдруг обрела. Мне показалось, что черты её лица были совершенны в самом буквальном смысле, без каких-либо искажений или асимметрии, которые обычно развиваются в течение жизни. Я мог только вздыхать, что она пятнает этот, буквально, дар богов своим недостойным поведением.
— Ты с ума сошла? — спросил я. — Идиотка.
Её внезапное решение двинуться прямо на цепь, натянутую на её шее, было не единственной проблемой. Каждый её шаг: от посещения Эйвермина до получения доступа в эту комнату с помощью каких-то средств, которые я не мог даже постичь, и спасения меня против моей воли — делал её идиоткой.
— Брр… Послушайте, я уже знаю, что зашла немного далеко. Пожалуйста, не надо ворчать по этому поводу.
Даже сейчас она настолько не замечала своих недостатков, что называла свои действия «немного» зашедшими слишком далеко. Любые остатки агрессии улетучились, когда я понял, что внутри она совершенно не изменилась.
«Тем не менее, сомневаться в её личности не приходится».
Розмайн была настолько глупа, что ещё не поняла, что я намеренно пытался её задушить. Кроме того, она действовала несообразно своей красоте и упрямо держалась за всё, что ей было дорого. Всё это были серьёзные недостатки для дворянки, но почему-то они не вызывали у меня недовольства. Я задумался, почему.
— Это из-за невозможности двигаться вы теперь рта не закрываете? — спросила она.
— Я «рта не закрываю» из-за того, как ты ввела противоядие. И если ты хочешь, чтобы я воспринимал твои жалобы всерьёз, я бы посоветовал стереть с лица эту широкую улыбку.
Несмотря на то, что я снова и снова предупреждал её о необходимости скрывать свои эмоции, Розмайн была как всегда легко читаема. В данный момент она хлопала себя по щекам, пытаясь вернуть самообладание, но это мало помогало ей.
— Я рада, что вы достаточно поправились, чтобы ворчать, — заметила она, её золотистые глаза сузились, в ухмылке от уха до уха. Стал бы я радоваться, если бы она потеряла этот прямой взгляд после скачка роста? — Как только вам станет лучше, я жду поглаживания по голове, вашего милейшего «очень хорошо» и, может быть, даже объятий. Можете также пощипать меня за щёки, если захотите. Так что, пожалуйста… Выздоравливайте скорее.
Я не мог заставить себя критиковать её необычную демонстрацию одновременно грусти и счастья. Похоже, меня скорее радовало, что Розмайн внутренне не изменилась, чем расстраивало несоответствие внешности и поведения.
«И это тот человек, которого я должен убить, чтобы завершить свою Книгу Местионоры?..»
Я вспомнил наставления Эйвермина и пришёл в себя: от некоторых вещей просто невозможно убежать.
— Прежде всего, — начал я, — не было никакой необходимости в том, чтобы ты приходила мне на помощь. Юстокс наверняка передал тебе моё послание, так почему же ты здесь? С какой целью ты пришла? — С её стороны было бы гораздо разумнее дать мне умереть и тем самым спасти Юргеншмидт с как можно меньшим числом жертв. Этого желал Эйвермин, и это было бы гораздо легче для Розмайн, чем открытая дуэль до смерти.
И при этом она даже не думала оставлять меня умирать.
— Хм? Да какая разница? — спросила она, наклонив голову ко мне. — Нет смысла спасать Юргеншмидт, если вас там не будет. Разве это не очевидно?
Я растерялся: она произнесла это возмутительное замечание так, словно оно было самым естественным в мире. У меня не выходили из головы её слова о том, что я для неё как семья, и угрозы спасти, если я окажусь в опасности, но её заявление о том, что я для неё приоритетнее всей страны, было трудно переварить.
— Великие герцогства, Центр, королевская семья и даже сами боги — я готова стать врагом всего мира, чтобы спасти вас, — уверила она.
— Не думаю, что раньше «боги» упоминались…
По правде говоря, упоминание богов было здесь не самым главным. Юргеншмидт был домом для её семьи простолюдинов и друзей — людей, которые были ей дороже всего на свете. Я и представить себе не мог, что она поставит мою жизнь выше их безопасности.
«Нельзя ставить кого-то, кто просто похож на семью, выше настоящих родственников. Разве не так?»
Отец называл меня своим сыном, но отдавал предпочтение Веронике, Сильвестру и Бонифацию. Сильвестр тоже называл меня своим братом, но больше заботился о Флоренции и своих детях. Даже когда мой отец оказался на смертном одре, Сильвестр решил, что в храм должен войти я, а не Вероника.
Я всегда считал такой фаворитизм верхом нормальности, потому предположил, что и для Розмайн я был «семьёй» в том же смысле. Да, я был для неё особенным дворянином, и если бы со мной что-то случилось, она бы бросилась меня спасать, будто мы родственники. Но мне и в голову не приходило, что она может продолжать заботиться обо мне, когда на другой чаше весов находится безопасность её настоящей семьи.
«В моих расчётах это не учитывалось».
— О, вы впервые слышите эту часть? — уточнила Розмайн. — Приношу свои извинения, но так оно и есть. А теперь давайте придумаем, как завершить Книгу Местионоры так, чтобы никто из нас не умер.
Эта идиотка даже не обратила внимания на мои эмоции, продолжая радостно болтать об Эйвермине. Она даже выдвинула поистине нелепую идею влить магическую силу во врата страны, чтобы выиграть время.
Я не сомневался, что Эйвермин даже не рассматривал возможность того, что мы откажемся убивать друг друга из-за Книги Местионоры. Скорее всего, он считал само собой разумеющимся, что обычные люди из Юргеншмидта будут подчиняться его приказам.
«И все же, не слишком ли легкомысленно Розмайн следует своим желаниям?»
Я был бы в равной степени раздосадован и воодушевлен, ожидая увидеть шок на лице Эйвермина, когда планы Розмайн станут известны. Мои губы скривились в лёгкой усмешке, и тут я вспомнил, что говорила мне госпожа Ирмхильда: «Как только ты найдешь желаемое, живи, чтобы воплотить это в жизнь и защитить».
«Хм… Жить в соответствии с собственными желаниями, возможно, не такая уж плохая идея».
На этот раз я истолковал слова по-другому — возможно, потому, что ко мне возвращались силы. Я попытался согнуть пальцы, сознавая, что амулет и противоядие постепенно восстанавливают меня. Прикинув, сколько времени мне придётся ждать, прежде чем я снова смогу свободно двигаться, я начал обдумывать наиболее эффективный способ уничтожения Аренсбаха.
